Кисэки Кусанаги приснился сон, в котором её счастье разрушилось прямо у неё на глазах.

Какой-то незнакомец назвал её счастье ложным и потребовал проснуться. Она послушно открыла глаза, но не увидела ничего, кроме тьмы и страданий.

Настоящая она тонула в этой тьме, умирая снова и снова. Она звала на помощь, но никто не отзывался. Лишь люди за стеклом наблюдали за ней с извращённым интересом во взгляде.

Она продолжала раз за разом умирать в полном одиночестве.

— Кисэки, ты чего? — внезапно раздалось спереди.

Девушка, которая проводила полдень в уличном кафе, подняла голову.

— Всё нормально? Ты что-то задумалась, —озабоченно спросил её возлюбленный, Такеру Кусанаги, заглядывая в её озарённое просачивающимся сквозь листья дерева светом лицо.

Кисэки целых десять секунд рассеянно пялилась на Такеру, пока тот с неловкой улыбкой не приложил палец к губам.

— У тебя слюна бежит.

— А, ах…

Кисэки поспешно вытерла губы платком и стыдливо опустила глаза.

— Опять читала допоздна? Давай не спи, мы наконец-то вместе выбрались в город.

— П-прости. Разнежилась на солнце и задремала… Хе-хе. Нет, правда, прости меня. Мне правда жаль, — принялась извиняться девушка, смущённо потирая нос.

— Да ладно, — с ласковой улыбкой отозвался Такеру и пригубил кофе.

Кисэки рассеянно подняла глаза.

Верно. Сегодня они на свидании. Она надела своё любимое платье и соломенную шляпу, как следует накрасилась ради давно ожидаемой прогулки с самым важным человеком в её жизни. Совсем недавно она пообедала и теперь наслаждалась вкусным чаем в любимом кафе. Кисэки облегчённо выдохнула и поднесла к губам чашку с остывшим ромашковым чаем, от которого исходил едва ощутимый сладковатый аромат — вероятно, в него добавили мёд.

— Мне приснился кошмар.

— Правда? Что ты видела?

— Я умирала в полном одиночестве. Тебя не было рядом… а меня снова и снова убивали в каком-то тёмном месте.

Такеру чуть не поперхнулся своим кофе.

— В такой прекрасный день тебе приснился такой сон?

— Ага… Мне было очень страшно.

Такеру привстал и погладил по голове девушку, которой всё ещё было не по себе.

— Всё хорошо. Я всегда буду рядом и ни за что не оставлю тебя одну.

— Я знаю… И почему мне это приснилось? Странно как…

Кисэки, ёрзая на стуле, отвела взгляд от Такеру.

— Может, от беспокойства из-за того, что мы начали жить вдвоём? Ты не хочешь полагаться на меня во всём, а я очень мало зарабатываю, вот ты и беспокоишься о нашем будущем.

— Что?! Нет! Меня это совсем не беспокоит! Я счастлива! Очень счастлива! — поспешно запротестовала Кисэки.

Такеру несколько секунд рассеянно смотрел на неё, после чего смущённо улыбнулся.

— Вот как… Мне, как твоему мужу, очень приятно это слышать. Я знаю, впереди нас ждёт много испытаний, но я буду стараться ради тебя, — с серьёзным видом заверил он девушку.

«Точно. Мы с братиком ведь поженились».

Она не то чтобы забыла об этом, просто на миг усомнилась в своём счастье из-за недавнего кошмара.

«Мы поженились, а вчера…»

Кисэки вспомнила, что произошло прошлой ночью, и покраснела до ушей.

«Ах! Точно, точно! Вчера мы с братиком наконец занялись этим!»

Она вспомнила всё до мельчайших подробностей. В то мгновение ей было очень стыдно, но вне всяких сомнений это был самый счастливый момент в её жизни.

«Верно. А сегодня мы подыскивали себе квартиру».

Кисэки кинула стыдливый взгляд на Такеру. В ответ тот широко улыбнулся. Всё её смущение тут же улетучилось, и девушка прищурилась, ощущая разлившееся внутри спокойствие.

«Ах, как же я сейчас счастлива».

Про кошмар она уже забыла.

Пока братик рядом, ей всё ни по чём.

В этом мире нет никого, кто мог бы помешать их счастью. Они одни во всём городе — в целом мире. Это мир для них двоих.

Самый обычный, естественный мир. Идеальный мир, полный счастья.

Вечный мир, в котором они всегда счастливы…

— Ты и сама уже заметила, что этот мир не настоящий, — внезапно прозвучало с другой стороны столика.

Кисэки вскинула голову.

Такеру пропал. Вместо него на стуле сидел кто-то незнакомый.

— Э?.. — только и смогла выдавить из себя девушка, не в силах принять столь неожиданное исчезновение любимого.

Человек с длинными волосами, которые свешивались с плеч, сидел ровно напротив, не поднимая головы. Это была девушка в белой смирительной рубашке. Её чёрные волосы свалялись, тело усыпали многочисленные раны. Кожа незнакомки была бледной, обескровленной.

Нет — на самом деле Кисэки знала эту девушку.

— Ты ведь уже заметила, да? Что этот мир — подделка? — хрипло спросила истерзанная девушка, по-прежнему не поднимая головы.

— Кто… ты?

— Кисэки Кусанаги.

— ?..

— Я — это ты. Настоящая ты. Та ты, которая вечно умирает в сумраке.

Девушка подняла голову. Её глаза пылали ненавистью ко всему миру.

— Этот мир — сон, дарованный тебе другими. Иначе говоря, всё твоё нынешнее счастье — ненастоящее.

— За-зачем ты лжёшь? Мы с братиком ведь…

— Твой настоящий брат там, в реальном мире. Его нет рядом.

У Кисэки щемило в груди от каждого брошенного незнакомкой слова. Ей не хотелось верить этой девушке, но сказанное той слишком хорошо сходилось с увиденным в кошмаре.

— Н-неправда! Мы с братиком любим друг друга и недавно поженились!

— Да. В этом мире. Ведь этот иллюзорный мир подстраивается под тебя.

— Нет! Я ведь!..

— Вот твоя реальность.

Едва Кисэки попыталась возразить, из-под ног незнакомой девушки вырвалась волна багровой плоти.

Плоть поглотила террасу, затем город, потом унеслась вдаль, поглощая остальной мир.

Кисэки зажала рот рукой и вскочила, уронив стул.

В тот же миг сам мир потемнел. Тьма поглотила всё, оставив лишь Кисэки и девушку перед ней.

Кисэки, на глазах которой пропал весь мир, задрожала от ужаса.

— Бедная я… Не замечаю, что в реальности с моим телом делают что хотят… Убеждена, что фальшивый мир и есть счастье… Бедная, несчастная я…

— Это… не ложь… Мы с братиком любим друг друга… И братик всегда будет рядом!.. — со слезами на глазах отринула слова девушки Кисэки и принялась бродить во тьме в поисках любимого человека. — Братик? Где ты? Куда ты ушёл?

Внезапно во тьме вспыхнуло пятно света. В центре этого пятна был её брат, только в окружении множества людей. Он смеялся вместе со всеми, а на Кисэки не обращал внимания. Рядом с ним шла красивая девушка с волосами цвета заката.

— Бра… тик?..

— Да. Это твой настоящий братик. А это — настоящая я, — раздался сзади голос девушки.

Кисэки оглянулась и увидела распятую девушку, к которой цеплялось множество выкачивающих кровь трубок. От её ног расходилось море плоти.

Девушка подняла глаза, из которых бежала кровь, и посмотрела на Кисэки мутным взором.

В тот же миг в голове у Кисэки всплыли воспоминания, которых не должно было существовать. Воспоминания о вечной агонии и смерти… прямо как в её кошмаре.

— Любимое платье и соломенная шляпа… Обожаемое кафе и ромашковый чай… Всё это всегда повторяется. И это естественно. Больше ты ничего не знаешь. Ведь внешний мир ты видела лишь один раз, не так ли?

— Нет… Нет, нет, нет!

— Брат с сестрой не могут пожениться. Доказательств того, что этот мир — твой сон, полно.

— Замолчи, замолчи! Я всегда счастлива!.. Всегда с братиком!..

— Ты забыла, что «братик» тебя предал?

Девушка протянула руку и положила её на щёку Кисэки.

Это невероятно холодная рука напомнила ей о том мгновении, когда опустилась рука брата. О том, как её брат, поклявшийся умереть вместе с ней, в последний миг разжал руку и отпустил меч.

Кисэки рухнула на колени и схватилась за голову.

— Зачем ты мне всё это показываешь?

— Я просто показываю тебе реальность.

— Почему ты хочешь разрушить моё счастье?! Мне уже без разницы, реальность ли это! Меня устраивает такое счастье, пусть даже оно иллюзорное!

Девушка приблизилась к Кисэки, которая пыталась закрыться в коконе отрицания, ласково обняла её, а затем прошептала холодными губами на ухо:

— А точно ли тебя это устраивает? Что твой братик забудет про тебя и будет веселиться со своими подружками, пока ты находишься в плену этого фальшивого счастья?

— У-у…

— Ты правда можешь простить его?

Как бы сильно Кисэки ни зажимала уши, голос девушки пробирал до самой души.

Даже она, никогда не знавшая счастья, с самого начала понимала, что этот мир ненормален. Тем не менее здесь она была куда счастливее, чем реальном мире, полном страданий и боли. Её устраивало быть с братом, пусть она и понимала, что это всё лишь иллюзия.

Но её другое «Я», спавшее в глубинах души, продолжало нашёптывать на ухо горькую правду.

— Можешь быть честна с собой… Ты не простишь его, не так ли? Не простишь его за то, что он предал тебя, а теперь сам наслаждается истинным счастьем, не правда ли?

— …

— Ты мечтаешь не о какой-то жалкой иллюзии. Что же ты на самом деле хочешь?

Внезапно тьму разорвал крик.

Кисэки вскинула голову и увидела, что волна багровой плоти атаковала кого-то. Жертв она прекрасно знала. Это были девушки из 35-го учебного взвода, с которыми она познакомилась, когда сбежала из тюрьмы ради встречи с братом.

Щупальца хватали пытавшихся убежать девушек, обвивали и сдавливали с невероятной силой, попросту разрывая их на части, после чего, будто бы не удовлетворившись, продолжали хлестать ошмётки.

Над девушкой с волосами цвета заката они измывались особенно долго и изощрённо. Под конец её прекрасные рыжие волосы испачкались в крови и внутренностях и свалялись в колтуны.

— Прекрати! Зачем ты это делаешь?!

— Потому что в глубине души ты хочешь этого.

— Нет… Я бы никогда…

Кисэки опустила глаза и застыла в изумлении. От осознания того, что багровая плоть, мучившая и убившая девушек, растёт из неё у неё перекосилось лицо. Девушка закричала.

Другая «Кисэки» со спины ласково обняла девушку, мучимую страхом и виной за содеянное.

— Почему ты отвергаешь их? Эти малютки — часть тебя. Они просто исполняют твои желания. Ты ими не управляешь, но они всего лишь исполняют твои сокровенные мечты.

— Нет…

— Можешь быть честна с собой… С целью ты уже определилась, осталось лишь двинуться напрямую к её реализации, ведь так? Это ведь сделает тебя счастливой, разве нет?

— Цель… Это моя цель? Убить всех близких братику людей? — воспротивилась Кисэки, изо всех сил пытаясь представить эти слова ложью.

— Смотри… Твоё счастье уже тут.

Кисэки посмотрела в сторону, куда указывала девушка.

Оттуда к ней шёл её брат в обличии демона. Такеру Кусанаги, обратив на неё всю свою злость, ненависть и жажду крови, направлялся к ней с мечом в руках.

Злобный взгляд брата был сосредоточен на ней. Она убила его друзей, поэтому в его глазах вместо объекта защиты стала злейшим врагом, которого нужно убить.

Принявший облик охотника на богов Такеру испускал всеразрушающее пламя, демонстрируя готовность убить Кисэки.

— …

— Я убью тебя.

При этих словах Кисэки распахнула глаза.

— …

— Я ни за что тебя не прощу. Обязательно прикончу.

Повторив про себя эти слова, Кисэки зарыдала.

Когда Такеру подошёл к ней, в глубине души у неё что-то сжалось. Её переполнило некое чувство, которого она никогда раньше не испытывала.

Когда любимый человек обрушил на неё все вообразимые негативные эмоции, Кисэки вдруг осознала, что обрела спокойствие.

— Видишь? Сделай так — и братик наконец будет смотреть только на тебя. Наконец сделает тебя счастливой.

— Это… неправда…

— Открой же глаза! Что именно тебе нужно для счастья? — Девушка холодной щекой утёрла её слёзы.

— Неправда… Я бы никогда…

— Правда. Доказательства… прямо перед тобой, — указала девушка куда-то под ноги скорчившейся Кисэки.

Кисэки опустила глаза, увидела лужу крови, натёкшую из только что разорванной на части девушки с волосами цвета заката, и… расплылась в довольной улыбке.

— А-а-а! — отчаянно, напрочь срывая горло закричала Кисэки, но как ни старалась, стереть с лица улыбку не могла — настолько сильная радость её переполняла.

Сколько бы она ни кричала, что не хочет этого признавать, факты были на лицо. Убить всех дорогих брату людей и заставить его смотреть только на неё — от одной только мысли об этом Кисэки испытывала неописуемое удовольствие.

— … — Кисэки, вдоволь накричавшись, но продолжая улыбаться, изнурённо замолчала.

Она поняла, что устала противиться своим сокровенным желаниям. Вспомнила всё: что в реальном мире счастьем для неё было погибнуть от руки брата и умереть вместе с ним; что этому не суждено было сбыться — брат отвлёкся на других людей и не решился умереть.

Кисэки возненавидела его за это, но понимала, что иначе быть не могло. Брат жил в реальном мире, не удивительно, что он встретил парочку дорогих ему людей.

Не то чтобы она внезапно перестала быть для него самым дорогим человеком. Она уже давно знала о его «товарищах», брат рассказывал о них во время тюремных свиданий.

Она знала, что он даже может быть влюблён в кого-то из этих товарищей, поэтому, возможно, и боялась, что он мог предпочесть этого человека ей.

— А-а… Теперь понятно…

Однако она слишком поздно поняла, что проблема не в этом.

Брат не смог убить её, не решился умереть вместе с ней вовсе не потому, что цеплялся за жизнь. И не потому, что в его жизни были другие дорогие ему люди, — хоть это и была одна из причин.

— Я… недостаточно сильно старалась…

Она лишь просила брата убить её, но не пыталась ему в этом помочь. В этом и заключалась её главная ошибка.

Так что же её нужно было сделать?

Решение оказалось крайне простым. Настолько простым, что Кисэки даже удивилась, как не додумалась до этого раньше.

Хякки Яко знало о нём с самого начала, поэтому и бесновалась всегда.

— А-а… Теперь понятно…

Кисэки прекратила плакать и подняла голову. Она поняла, что ей нужно сделать, чтобы как можно скорее быть убитой.

Всего-то и надо было, что заставить брата захотеть убить её.

Кисэки наконец осознала истину и позволила себе расслабиться.

Бешено стучащее от ужаса сердце, смятение от ложного счастья, тягостные воспоминания о страданиях… в этот миг она легко всё это приняла.

Следом Кисэки обвела взглядом простирающееся до горизонта море багровой плоти… и вновь улыбнулась.

— Как же я до этого раньше не додумалась.

С блаженной улыбкой Кисэки полностью отдалась своим желаниям.

Море извивающейся плоти медленно сползлось к Кисэки, словно собирающиеся вокруг матери дети.

Девушка ласково погладила растущую из неё массу плоти и улыбнулась.

— Надо было сразу… сломать всех дорогих братику людей.

Тогда-то он точно её возненавидит. Тогда-то он точно её убьёт.

Нет, не только их. Этого будет недостаточно.

— Надо убить всех людей в мире, чтобы остались лишь мы с братиком.

Тогда он убьёт её, а потом, потеряв смысл жить, наложит руки на себя. В этом случае они точно умрут вместе.

— И почему мне это раньше в голову не приходило? Всё ведь так просто… Я слишком на него полагалась… Бедный мой братик, ты всё это время страдал в одиночестве…

Кисэки пропиталась искренним сочувствием к своему брату, которого всё это врем грызло чувство вины. Надо было и ей бороться за своё счастье.

— Я тоже постараюсь, — стиснула кулачки Кисэки, приготовившись бороться за своё счастье.

Эти слова придали ей сил.

— Я постараюсь.

Вопреки невыносимой боли она смогла встать на ноги.

— Я постараюсь… Постараюсь. Постараюсь, постараюсь, постараюсь, постараюсь, постараюсь. Постараюсьпостараюсьпостараюсьпостараюсьпостараюсьпостараюсьпостараюсьпостараюсьпостараюсьпостараюсьпостараюсьпостараюсьпостараюсьпостараюсьпостараюсьпостараюсь.

Девушка с улыбкой подняла руки и потянулась к свету.

В тот же миг её фальшивый счастливый мир треснул и рассыпался, как разбитое стекло.

Кисэки больше не снился сон. Она перестала от него зависеть. Счастье она добудет собственными руками.

— …

Другая «Кисэки» удовлетворённо улыбнулась и попыталась исчезнуть из рассыпающегося сна, но Кисэки резко схватила её за горло. «Кисэки» захрипела.

Кисэки, по-прежнему улыбаясь, рубленными кукольными движениями повернулась и посмотрела в лицо другой себе.

— Знаешь, я всё поняла. Я сама поняла, что эти малютки — часть меня. Но я — это я. Нет никакой «другой меня».

— …

— Так кто же ты? И что ты делаешь в моём сне? — задумчиво наклонила голову Кисэки.

Губы другой «Кисэки» изогнулись в форме полумесяца.

— Пф-ф, ха-ха-ха, прекрасно… Всё прошло по плану. Я знал… что ты сумеешь принять свою силу. Я верил в это! — Девушка вдруг превратилась в светловолосого священника. — Я слышал, что женщины из рода Кусанаги не выдерживают объёмов демонического тела и сходят с ума! Но тебе удалось сохранить свою личность! Ты осталась собой вопреки страданиям и несчётным смертям! — Священник — Одержимый — с диким восторгом захлопал в ладоши. — Ты знаешь, раньше такого никогда не случалось! Люди с разбитым сердцем и сломанной душой всегда лишались рассудка! Но не ты, нет, ты не просто выдержала всё, но и вернулась к жизни! Всё ради обретения личного счастья! Я люблю таких сильных женщин, как ты! Ты ещё раз подтвердила, что люди из рода Кусанаги не отказываются от надежды так просто!

— Отвечай на вопрос.

Кисэки наклонила голову ещё дальше и переломила шею Одержимого как тростинку.

Некромант как ни в чём не бывало продолжал хлопать в ладоши, как будто и не замечал, что его голова висит на одной лишь коже и куске плоти.

— Понятно… Раз это сон, то и умереть ты не можешь… Э-хе-хе… — Кисэки смущённо почесала нос. — Но я обязательно убью тебя. Я должна убить всех людей в мире, иначе братик не обратит на меня внимание. Мне надо приложить все силы.

— Да… Так держать, Кисэки-сан. Но не торопись, не убивай их всех разом. Истребляй их потихоньку, чтобы они прочувствовали каждую утрату, чтобы до последнего держались за надежду. Иначе он не преисполнится ненавистью, не ощутит отчаяния. Если ты внезапно уничтожишь человечество, он не переварит масштаб происходящего и даже может убить себя. Надо делать это медленно…

— Я это и без тебя поняла.

Кисэки позволила массе плоти с хлюпаньем поглотить некроманта.

Убедившись, что вокруг стало тихо, девушка вновь простёрла руки к свету.

Пятно света начало разрастаться. Близилось её пробуждение.

«Сколько всего нужно сделать, когда проснусь. Как же бодрит это предвкушение. Надо было сразу так и поступить».

— Слышишь, братик… Я постараюсь. — Глаза девушки прояснились, в них зажглась жажда обладания счастьем. — Я убью всех дорогих тебе людей, всех до единого.

Кисэки осознала, что эта сила нужна, чтобы сделать её счастливой.

Так Кисэки Кусанаги — Хякки Яко — пробудилась по-настоящему.

Одержимый открыл глаза в лесу в двух горах от Первого исследовательского центра.

Чёрный цветок, который он держал в руках, завял и обратился в пыль. Связь прервалась.

Когда некромант передал Судзаку букет «Белладонны», из букета выпал один лепесток. С помощью этого лепестка он проник в устройство для показа снов и втиснул свою душу в сон Кисэки.

Одержимый слегка откинулся на пне, на котором сидел, и с довольным видом посмотрел на висящую в небе луну.

«Не понимаю… Ты ведь ненавидишь разрушение, разве нет?» — озадаченно спросил его любимый меч, висящий на поясе.

— Да, ненавижу, — кивнул Одержимый. — Оно не оставляет после себя ничего. Но она создаст нечто совершенно иное. По крайней мере для неё самой это будет обозначать надежду.

«Всё равно не понимаю. Какая разница, что это будет значить для неё, если мир будет уничтожен? Почему ты такой довольный?»

Губы колдуна изогнулись в улыбке.

— Не будет. Ни за что. Потому что в нём есть тот, кто её спасёт.

«Ты про Такеру Кусанаги? Не думаю, что он сумеет что-то сделать…»

— Сумеет. Я в него верю. Он всё-таки мой враг.

«И откуда такая уверенность…» — вздохнула Нахт.

— В итоге, думаю, я помог Согэцу Отори. Кисэки Кусанаги очнулась бы ото сна и без моей помощи. Я лишь ускорил процесс. — Одержимый вытянул руку к луне и сжал кулак. — Как же ты спасёшь её? Ту, кто стала воплощением хаоса. Ту, кого нельзя спасти.

«Расти, расти, спаси воплощение хаоса, стань воплощением чистейшей надежды. И в этот миг я непременно сброшу тебя в пучину отчаяния», — обратился с молитвой к луне некромант.

— Интересно, какое у него было бы лицо… увидь он её сейчас? — злобно усмехнулся Одержимый, втянув полную грудь свежего ночного воздуха.

Вечером накануне штурма Первого исследовательского центра алхимиков Такеру в одиночестве стоял на крыше школы. Ждал свою напарницу.

— …

Безлунное расколотое небо не было ни ярким, ни тёмным.

Нагарэ сказала, что этот мир — осколок мифологического мира.

Судя по всему, того самого, в котором родилась Ляпис. Сама она утверждала, что ничего не помнит, но пейзаж, который промелькнул у него перед глазами во время превращения в охотника на богов, действительно очень напоминал этот. Наверняка так на него воздействовало слияние их душ.

В случае полного слияния их душ Такеру превратится в существо, единственная цель которого — охота на богов.

Он мог сколько угодно отказываться, а Ляпис — сопротивляться, но её натура орудия богоубийцы иного исхода не оставляла. Рано или поздно она сотрёт воспоминания Такеру о дорогих ему людях и тем самым уничтожит его причину отвергать слияние.

Но Такеру не боялся Ляпис, потому что знал: она не хочет, чтобы он всё забыл и согласился на слияние.

Человеком движут не только животные инстинкты. Разум — тоже его инстинкт. То самое бесценное нечто, благодаря которому работает нежелание кого-то терять. Такеру, родившийся с душой демона, научился этому благодаря взаимодействию с другими людьми, а Ляпис вне всяких сомнений научилась у него.

Поэтому он верил Ляпис. Даже в самом безвыходном положении не стал бы её винить.

— Что бы ни случилось… я ни за что тебя не отпущу. Я не разожму руку, даже если потеряю память, — негромко поклялся Такеру и сделал глубокий вдох. — Это мои чувства… Ляпис.

— Носитель ведёт себя безответственно.

Такеру уже несколько минут назад заметил, что на крыше он не один. Ляпис стояла у самого выхода.

— А что насчёт чувств всех тех, кто дорожит тобой?

— Если я потеряю воспоминания, то обязательно создам новые. Снова и снова… столько раз, сколько потребуется. Это единственный способ закончить с этим, не предавая тебя, товарищей и Кисэки.

— Боль утраты никуда не денется. Ты должен отпустить меня.

— Нет. Ни за что.

— Носитель — эгоист.

— А ты не знала? Я очень эгоистичен. Ты же знаешь, я настаиваю на том, чтобы спасти всех, быть со всеми. Я отчаян, как малолетний ребёнок, и ничего с этим поделать не могу.

— Но именно поэтому все тебя так и любят.

— Я знаю. И я понимаю, что все будут грустить, если я потеряю память. Но мне нужна твоя сила, мне нужна ты. Было бы хорошо обойтись без силы убийцы богов… но, боюсь, рано или поздно она нам понадобится. Я прекрасно осознаю все риски, но…

— Ты не можешь.

Такеру хотел было заспорить, но внезапно раздавшийся за спиной голос не дал ему этого сделать.

— Да, ты не можешь. Я ни за что этого не позволю.

Такеру обернулся и увидел в дверях Оку.

Девушка прислонилась спиной к двери и уничтожающе посмотрела на Такеру.

— Ляпис Лазурь правильно говорит. Ты что, дурак?

— Почему ты… Что ты тут вообще делаешь?

— Дурак. Болван. Идиот.

Такеру, не ожидавший от Оки такого потока оскорблений, вытаращил от удивления глаза.

Ока отошла от двери и приблизилась к Такеру.

— Почему ты всё решаешь единолично? Почему не посоветовался со мной? С товарищами?

— Я, я собирался рассказать вам потом…

— Не пори чушь. Почему ты не хочешь обсудить всё с нами? Ляпис Лазурь дорога тебе? Значит, мы — нет? А если ты сейчас начнёшь мямлить что-нибудь в духе «да, так и есть» или «нет, ты всё не так поняла», то извини, но я тебе врежу, — схватила его за ворот девушка.

В тот же миг дверь открылась, и на крышу вошло ещё три человека. Мари, Усаги и Икаруга. Все как одна выглядели рассерженными и смотрели на Такеру уничижительным взглядом.

— Точно, точно, не пори чушь! Ты же сам всегда говорил: если мы окажемся в безвыходной ситуации, то вместе как-нибудь справимся. Это что, пустая болтовня была? — тоном властной жены спросила Мари, поравнявшись с Окой.

— Ты взвалил на себя непосильную ношу, но не хочешь разделить её с товарищами? Ты настолько хочешь сохранить лицо? Настолько крутым себя возомнил? В неуклюжести ты точно всех обошёл. — Тем же тоном спросила поравнявшаяся с Окой Усаги, уперев руки в боки.

— Можешь сколько угодно флиртовать со своим любимым мечом, но и про меня не забывай. И не говори мне, что ты уже забыл о своём обещании стать отцом, — подражая остальным отчитала его Икаруга.

— Отцом?! — хором воскликнули остальные и сердито уставились на Такеру.

Девушки дружно шагнули вперёд, от чего Такеру невольно попятился.

— П-погодите… Да, надо было посоветоваться с вами — я даже собирался это сделать перед началом операции, но сперва Ляпис…

— Как ты там сказал, «Если я потеряю воспоминания, то просто создам новые»? Ты нас вообще ни во что не ставишь, а?

— Н-нет конечно… Послушай, Мари-сан, я не сказал, что собираюсь их терять, я хотел сказать «на случай, если потеряю»…

— Никаких «если». Раз уж собираешься спасать всё, то и свои воспоминания спаси. Мне вот очень не хочется, чтобы ты меня забыл. Если это случится, я разрыдаюсь, понял?

— Усаги… Н-не плачь. Я не забуду. Это просто разговор на случай, если такое всё-таки случится.

— Ты что, хочешь оставить Канарию без отца?!

— Сугинами, а ты вообще слишком торопишь события! И вообще, почему вы все здесь?! — беспомощно замахал руками Такеру.

Поскольку за ворот его держали все разом, у них хватило сил, чтобы приподнять его над землёй.

Ока первой разжала руку и выдавила кривую усмешку.

— Мы вместе пытались найти способ тебе остаться с Ляпис Лазурью, не сливаясь при этом душами и не теряя воспоминаний. Ну и попросили прийти сюда вместе с ней.

— Способ не потерять воспоминания?.. — удивлённо переспросил Такеру.

— Да. Ты, похоже, пытался справиться в одиночку, но мы с «Владом» можем принудительно отменить облик охотника на богов. Если у Ляпис Лазури не получится этого сделать по своей воле, я сделаю это вместо неё.

— Точно…

Такеру совершенно забыл про уникальную способность «Влада». Как-то раз в бою Ока уже отменяла его облик охотника на ведьм. Вероятно, они пришли к выводу, что обликом охотника на богов можно проделать то же самое.

Ока заметила, что Такеру всерьёз задумался об описанной возможности, и улыбнулась.

— Я уже выучила магическую формулу. Таких сложных мне ещё не попадалось… но у меня всё получилось. Можешь довериться мне и «Владу», — стукнула себя кулаком в грудь девушка.

Уж на кого, а на неё точно можно положиться. Скажи кто другой, что он выучил магическую формулу облика охотника на богов, Такеру бы ему не поверил. Но Ока, будучи обычным человеком, выучила десятки тысяч формул, ей можно было доверять.

— Ляпис, это правда?

— Да. Не могу гарантировать стопроцентную безопасность, но в случае, если я не смогу сама отменить облик охотника на богов, сила Отори Оки-самы и Влада остановит слияние.

Лицо девочки оставалось бесстрастным, но глаза светились облегчением.

Такеру удивился тому, что Ока придумала такой способ, но ещё больше удивление у него вызвало то, что Ляпис решила положиться на силу товарищей. Прежде она разговаривала только с ним и даже не пыталась открыться кому-то ещё, так что юноша откровенно обрадовался её решению положиться на кого-то другого.

— Носитель. — Ляпис подошла к Такеру и смущённо опустила глаза.

Девушки наконец отпустили его ворот, так что мечник оказался свободен.

— Извини меня за то, что я такой плохой меч. Я спрошу это уже в третий раз, но…

— …

— Я тоже… хочу остаться с тобой, если позволишь. Примешь ли ты меня… ещё раз?

Ляпис неуверенно протянула Такеру маленькую ладошку.

Юноше не нужно было даже смотреть на неё, он и без того ощущал её волнение.

Сперва она обиделась на то, что он её выпустил, потом сама попросила отпустить её, а теперь вновь хочет быть вместе. Наверняка сейчас она беспокоилась о том, что он может подумать, будто она лишь из собственной выгоды. Она решила говорить с ним несмотря на опасения, что он может отвергнуть третий контракт.

Такеру сжал её ладошку, чтобы развеять все эти сомнения.

— Я же сказал, что больше никогда не отпущу тебя, помнишь?

— Да…

— Мы всегда будем вместе.

— Да.

Ладонь Ляпис на удивление оказалась не холодной. Она была такой тёплой, что её хотелось держать вечность.

«Я буду дорожить этими отношениями. Больше ни за что не отпущу эту руку», — мысленно поклялся Такеру.

Остальные четверо девушек вновь сердито глянули на них, а затем почему-то положили руки сверху, словно пытаясь втиснуться между ними.

Так, в полном молчании, они простояли несколько секунд.

— Слушайте… Не то чтобы я против, но мы стоим так, будто у нас совещание перед матчем.

Такеру настолько точно всё описал, что никто даже возразить не решился.

«Чем мы вообще занимаемся ночью на крыше?» — подумал юноша.

— Иногда можно! У нас завтра операция. Ничего в этом плохого нет. А, и раз уж я буду помогать с отменой слияния, то и меня в своё обещание включи.

— Не уходите с Ляпис в собственный мирок… И вообще, а ну пообещал, что со мной тоже всегда будешь!

— Мы команда. Оставлять товарищей — непозволительно.

— Кто кричалку начнёт? Как там было? А, придумала… Все за меня и я за себя?

Всё действительно пришло к совещанию.

— Какая же ты эгоистичная… Разве не «ура»?

— Разве это не после победы?.. Может, церемониальные хлопки?

— Нет, это тоже после победы! Зачем нам хлопать сейчас, всё ещё впереди.

— И как всё к этому пришло? Совсем другой настрой же был… более серьёзный.

— Ну, само как-то получилось. Раз, два… Да прибудет с нами бог! Может, так?

— Теперь операция точно провалится!

Сколько бы они не спорили, кричалки взвода как-то не складывалось.

Даже накануне важной операции взвод мелких сошек оставался собой.

— …

Ляпис молча, с бесстрастным видом взирала на товарищей, спорящих о том, чего она не понимала, но затем, всего на мгновение…

— Хм? Ляпис, ты сейчас что, улыбнулась?

От Такеру, хоть он и был занят спором, это не укрылось.

Едва он это произнёс, как лицо Ляпис вновь стало бесстрастным.

— Я не улыбалась…

— Но я точно видел… Ты улыбнулась.

— Нет, — упрямо продолжила отрицать это Ляпис, сохраняя бесстрастное выражение.

Усаги вскинула руку и начала подпрыгивать на месте.

— Да, да, да, я тоже это видела! Она правда улыбнулась!

— Я не улыбалась.

— Вот это да… Я удивилась, когда увидела её в слезах. Теперь она и улыбаться научилась?

— Не улыбалась я.

— Серьёзно? Даже представить трудно… Как это выглядело?

— Я же сказала, что не улыбалась.

— Камеру сюда… Мобильник тоже подойдёт! Кто-нибудь дайте мобильник! Давай, улыбнись ещё раз!

— Я не улыбалась.

Ляпис, насупившись, продолжала всё отрицать, а товарищи пытались заставить её вновь улыбнуться. После каждой просьбы девочка отворачивалась.

Такеру ощутил внутреннее смятение Ляпис и невольно прыснул. Он был рад, что девочка общается с товарищами, пусть это и ощущалось слегка непривычно.

«Вот бы и Канария была с нами…» — подумал он, с прищуром глядя в небо.

Наверняка сейчас она отдыхает, чтобы подготовиться к завтрашней операции, и с большим воодушевлением ждёт возможности исполнить наконец свою месть.

Вот только в завтрашнюю операцию её не включили.

Такеру смотрел на небо со столь смешанными чувствами именно потому, что знал об этом.