XIV

Когда Цинь Цзин проснулся, солнце стояло уже высоко. Тот, кто был с ним, давно ушёл, оставив после себя лишь холодную постель.

Он спал до полудня, но всё равно после сумасшедшей ночи чувствовал ломоту во всем теле. Покачав головой, Цинь Цзин усмехнулся и встал с постели. Он оделся и умылся, и собирался открыть окна, чтобы впустить свежий воздух, когда вдруг обнаружил клочок бумаги, прижатый к столу.

«Я приду в канун Нового Года, если в ордене не будет срочных дел».

Ни приветствий. Ни прощаний. Эта записка была такой же, как оставивший её: содержательной по своей сути, бескомпромиссной и властной – по форме.

Сжав листок, Цинь Цзин осознал, что мужчина впервые заранее назначает следующую встречу, и снова, усмехнувшись, покачал головой. Он смял бумагу, чтобы выбросить, но в конце концов подошёл к кровати, достал книгу со своими детскими мечтаниями и сунул записку между страниц.

– Интересно, почему «любовь» и «похоть» так часто путаются в умах людей? – Цинь Цзин вернулся к окну и открыл его, выветривая оставшиеся следы и любви, и похоти. – За желанием далеко не всегда стоит любовь.

Канун Нового Года наступил почти через две недели. Цинь Цзин ждал с самого рассвета до тех пор, пока не село солнце, но никто не пришёл даже после того, как истёк час собаки. Поэтому он решил, что мужчина занят и сегодня уже не придёт. Он надел пальто потеплее, закрыл ворота и направился к игорному дому в близлежащий город, встречать Новый Год в одиночестве.

Хотя шифу Цинь Цзина был учеником легендарного отшельника, он решил спрятаться у всех на виду. Он занимал должность Придворного Прорицателя при императорском дворе, истинный сын отечества. В настоящее время государство было слабым и нуждалось в талантливых людях. Чем меньшим могуществом обладал Сын Неба, тем больше он верил в предзнаменования. Так что шифу Цинь Цзина приходилось не только составлять гороскопы и сверяться с альманахом, но и отвечать за гадания на костях и совершать жертвоприношения. Новый год – самое занятое время года, так что у него не было времени навестить своего ученика.

Каждый год Цинь Цзин проводил праздники один, но поскольку в горах было слишком пустынно, он садился за игорный стол и давал волю своим слабостям. Ему повезло, что существовало место, открытое каждый день в году и круглые сутки. Там было шумно и царило воодушевление, он даже находил забавным встречать Новый Год в толпе незнакомцев, которые точно так же наслаждались азартными играми, как и он сам.

– И куда это ты собрался, Цинь-тайфу?

Цинь Цзин запер ворота и только выскользнул из ущелья, когда услышал за спиной вопрошающий голос. Замерев на мгновение, он с улыбкой обернулся.

– Вот уж правду говорят: всё хорошо, что вовремя. Приди ты хоть немного позже, мог бы меня не застать.

– Мне показалось, я сказал тебе меня ждать? – Шэнь Ляншэн направился к нему.

Выражение его лица было обычным, но в тоне скрывался намёк на недовольство.

– Но я ждал, – поспешил объясниться Цинь Цзин, видя, что он приближается, – а ты не всё не шёл. – Затем, немного помолчав, он добавил куда белее мягким тоном: – Ты должен знать, Шэнь-хуфа, что ожидание – самое худшее чувство. Твой желудок просто болтается в воздухе, – он потянулся к руке мужчины и вздохнул. – В конце концов ожидание начинает страшить, и ты сдаёшься.

– ... – Шэнь Ляншэн сжал в ответ руку целителя и после долгого молчания ответил: – Тогда я больше не буду заставлять тебя ждать.

Неистовый зимний ветер свистел в горах, и двое мужчин, стоящих в сумерках, рука в руке, действительно, словно оказались связаны тонкой нитью взаимного доверия.

К сожалению, Шэнь Ляншэн не знал того, что слишком хорошо знал Цинь Цзин: в следующий раз целителю снова придётся ждать. Его судьба – ждать этого мужчину со дня своего рождения.

Ждать, когда он поведёт его на смерть.

– Шэнь Ляншэн, пойдём со мной в город, – спустя какое-то именно Цинь Цзин первым убрал руку и пошёл. – У меня дома ничего не приготовлено. Если ресторан в городе ещё открыт, мы можем отпраздновать конец года там.

– Тебе нужно питаться регулярнее, ты и так теряешь вес, – без предупреждения Шэнь Ляншэн подхватил молодого человека на руки и полетел вниз с горы. – Я не должен напоминать тебе об этом. Ты же сам целитель.

– Но ведь я ждал тебя, – Цинь Цзин не прекращал шутить, опираясь о грудь мужчины. – Я помыл рис с ждал, пока хуфа придёт и начнёт хозяйничать на кухне, снова готовя для меня конги, чтобы согреть моё сердце.

– Не наглей. – Не замедляясь, Шэнь Ляншэн притянул молодого человека ближе в свои объятия, закрывая его от холода.

В городе им не удалось найти ни одного открытого в эту пору ресторана. Цинь Цзин вспомнил о лавке с лапшой перед игорным домом, которая была открыта круглый год, так что он привёл Шэнь Ляншэна к ней. Однако стоило ему увидеть игорный дом, как рука, которой он бросал кости начала подёргиваться, и он заманчиво протянул:

– Я не особенно голоден, может быть, составишь мне компанию в нескольких раундах?

Шэнь Ляншэн бросил на него косой взгляд, но и в самом деле пошёл вместе с ним в заведение. Он стоял рядом со столом, глядя, как Цинь Цзин вместе с толпой игроков играет в сик-бо.

Любой, кто болтался в Новогоднюю ночь в игорном доме, был обречён быть зависимым, не желающим расставаться с кубиком даже ради воссоединения семьи. С налитыми кровью глазами они кричали, вопели во время каждого подскока и каждого переворота костей во время броска.

Возможно, Цинь Цзин тоже был зависимым, но он по крайней мере выглядел, как учёный. Стоя в толпе, он казался довольно спокойным и уверенным в себе, хотя его рука и предавала его, потому что он больше раундов проиграл, чем выиграл. Тем не менее, он не казался расстроенным.

– Ты проиграешь, если поставишь на «меньшее».

Услышав шёпот, он обернулся и увидел за собой Шэнь Ляншэна.

– Ты можешь определить по звуку? – быстро спросил он.

– А ты как думаешь?

Про себе Цинь Цзин отметил: «Конечно, с твоим нейкуном это несложно», но вслух сказал:

– Самое интересное в предвкушении. Какой смысл, если знаешь заранее?

Вместо того, чтобы ответить, Шэнь Ляншэн взял руку целителя и подвинул её на «большее». Дилер поднял стаканчик, и сумма на точках оказалась «большим», именно так, как ожидал хуфа. Цинь Цзин собрал свой выигрыш, но отошёл от стола. Он улыбнулся, качая головой.

– Это мои деньги. Почему тебя беспокоит, выиграю я или проиграю.

– Ты целиком принадлежишь мне. Зачем спорить из-за денег?

Цинь Цзин удивлённо посмотрел в его сторону. Мужчина сегодня был настолько непривычно разговорчив, что, должно быть, солнце встало на западе.

– Пойдём. Раз ты выиграл для меня деньги, я угощу тебя лапшой. – Решив, что этот разговор никуда не денется, Цинь Цзин потянул мужчину за рукав и первым направился к выходу. Когда они вдвоём уселись у лотка, он продолжил болтать: – Если подумать, я ем здесь каждый Новый год. Владелец – старый вдовец, ни жены, ни детей, так что его магазин открыт даже в праздники, чтобы он мог заработать несколько лишних монет.

Шэнь Ляншэн кивнул и больше ничего не сказал. Когда подали лапшу, они оба взялись за бамбуковые палочки и разделили то, что можно было назвать праздничным ужином.

Лавка размещалась напротив игорного дома и пользовалась своим расположением, особенно в это время. Все завсегдатаи были игроками, которые не могли больше вынести урчание в животах и приходили наскоро перекусить, прежде чем снова с головой нырнуть в игры. Каждый из них буквально всасывал в себя еду и бросался обратно. Из посетителей лишь Цинь Цзин и Шэнь Ляншэн не чувствовали необходимости торопиться и спокойно сидели в уголке друг напротив друга, поедая лапшу.

В тусклом свете фонарей люди приходили и уходили, но их это не касалось. Даже ярко освещённый игорный дом как будто отдалился, оставляя лишь их двоих и две миски лапши в защитном пузыре их маленькой безмятежной вселенной. Паря над этим смертным миром, они возносились вместе с печным дымом всё выше и выше, дальше и дальше.

Будто могли долететь до звёзд и до самого края вселенной.

Но рано или поздно миска лапши заканчивается. Тщательно пережевав пищу, Цинь Цзин завершил ужин и оплатил счёт. Он сказал, что хотел бы прогуляться для пользы пищеварения, так что пара покинула лавку с лапшой. Идя в молчании, они свернули в переулок, чтобы срезать путь к выходу из города.

По обеим сторонам дороги выстроились жилые дома, их окна и двери были плотно закрыты, скрывая, должно быть, сцены счастливого семейного единения. Из-за стен можно было услышать приглушенные звуки смеха и радости.

Цинь Цзин вспоминал время, когда вместе с ним проводил праздники его шифу, ещё до того, как вошёл в императорский дворец. В то время целитель был ещё маленьким мальчиком, который не мог смириться с тем, что он должен умереть. Он без толку спорил, глотая пельмени, которые терпеть не мог:

– Вы говорите, что дьявольский орден беспощаден, но они убивают в основном людей из цянху. Так что обычные люди в безопасности, зачем мне жертвовать своей жалкой жизнью?

Он помнил, что шифу объяснил ему, деля пельмени пополам, чтобы они остыли:

– Как Сын Неба может игнорировать непорядок в цянху, когда дьявольский орден копит силу против двора? Сторонние ветви жадно глядят на трон. Я боюсь, что как только в стране начнётся гражданская война, границы тоже падут и все окажутся втянуты в войну. Тогда это будет катастрофа не только для цянху. Простые люди тоже будут уничтожены, – напомнил он мальчику под конец беседы. – Съешь ещё парочку.

Позже его шифу вошёл во дворец и стал фигурой на шахматной доске, больше у них никогда не было возможности вместе есть новогодние пельмени.

Шаги Цинь Цзина, поддавшегося воспоминаниям, замедлились. Шэнь Ляншэн просто шёл рядом, не торопя его. Когда они дошли почти до середины довольно длинного переулка двери по обеим сторонам его открылись – пришло время зажигать новогодние фейерверки и встречать Новый Год.

Некоторые детишки были достаточно смелы, и, пока взрослые держали салюты в руках, подносили палочки благовоний и поджигали фитили, а затем отбегали, радуясь и хохоча, когда начиналось потрескивание и хлопки, и прижимали руки к ушам. Цинь Цзин остановился понаблюдать. Тёплые чувства распускались в его сердце, какая-то умиротворённая радость.

Шэнь Ляншэн замер рядом с целителем, безмолвно рассматривая его. Заметив улыбку на его губах, хуфа испытал мгновение еле уловимого необычайного покоя. Казалось, он вернулся в то время, когда они впервые встретились, когда он открыл глаза и увидел этого человека, его глаза, серьёзно глядящие на него, и услышал его слова: «Дождь скоро утихнет. Если можешь жить, лучше жить. Я спасу тебя. Что скажешь?».

Фейерверки погасли, Цинь Цзин смотрел на весёлые и радостные моменты чужого счастья, а Шэнь Ляншэн смотрел на него, вспоминая дразнящие реплики целителя, когда он обрабатывал его раны. Тонкая улыбка, которая была реже падающих звёзд, появилась на губах хуфы, но, к сожалению, через миг уже пропала. Если бы Цинь Цзин знал, что он пропустил, он наверняка расплакался бы от горя и сожаления.

«Я позволю тебе спасти меня, если это то, чего ты хочешь», – молча подумал Шэнь Ляншэн перед тем, как его мимолётная улыбка исчезла. – «Моя безоглядная преданность, тело и душа в обмен на спасение жизни – не такая уж и большая цена».

После того, как фейерверки погасли, толпа постепенно рассеялась, не оставляя двум прохожим ничего иного, как идти дальше.

Так они добрались до конца узкого переулка. Звезды освещали безоблачное зимнее небо над их головами, а под ногами стелился красный ковёр из конфетти петард.

Так в молчании они подошли к выходу из переулка. Шэнь Ляншэн вдруг остановился и ни с того ни с сего спросил:

– Тебе ничего не приходит в голову после того, как ты прошёл по дороге, усыпанной алыми фейерверками?

---------------------------------

[1] Традиционно красный ковёр выкладывают к дому жениха, чтобы по нему прошла невеста, когда её привезут к нему.

---------------------------------

Естественно, Цинь Цзин с его испорченным образом мыслей сразу понял, на что намекает хуфа, и тут же ответил, даже не моргнув:

– Раз уж фейерверки были пущены, и мы с тобой уже прошли по свадебному ковру, то что, по-твоему, должно случиться дальше?

– Праздничный день, приятный вечер... Стоит ли мне сказать: «Счастливого Нового года» или... – Шэнь Ляншэн обхватил его за талию и поднялся в воздух. Паря высоко над миром, он опустил взгляд на Цинь Цзина. – Или, может быть, «Счастливой брачной ночи»?

Второе было более верным: Шэнь Ляншэн резво пронёсся сквозь ущелье и перемахнул через стены прямо во двор. В то же мгновение, когда Цинь Цзин ощутил под ногами твёрдую почву, его прижали к воротам, а хуфа пустился исследовать каждый потайной уголок его рта своим языком. От горячих глубоких поцелуев по затылку Цинь Цзина побежали мурашки. Их языки, как тела совокупляющихся змей, казалось, прилипли друг к другу, переплетались и извивались, не способные разделиться даже на один миг.

– Шэнь... мм... Послушай... – Цинь Цзину пришлось оттолкнуть его посильнее, чтобы суметь закончить фразу: – Я говорю, тут очень холодно. – Не подождёшь, пока хотя бы войдём внутрь?

Стоило ему закончить, как он почувствовал, что его ноги снова отрываются от земли, но на этот раз Шэнь Ляншэн взял его под ягодицы. Так лицом к лицу, пока они смотрели друг другу в глаза, хуфа нёс его к дому.

Цинь Цзин был ненамного ниже, поэтому ему пришлось обхватить его руками за шею, а ногами за талию, чтобы сохранить равновесие. Конечно, он не мог не подразнить мужчину:

– Где нравственность! Где благопристойность!

– Цинь-тайфу, ты и правда считал себя нравственным и благопристойным?

– Пусть я нет, но ты-то хотя бы должен сопротивляться моему дурному влиянию.

Тем временем они вошли в комнату. Шэнь Ляншэн направился сразу к кровати и опустил Цинь Цзина рядом. Они стояли, продолжая смотреть друг другу в глаза, но больше не целовались. Все слова, казалось, были сказаны, остался лишь этот долгий молчаливый взгляд.

Спустя мгновение Шэнь Ляншэн взял руку Цинь Цзина и положил её на свой пояс, а сам протянул руки к шее целителя и начал неторопливо расстёгивать застёжки на воротнике. Лихорадочная горячность, что была во дворе, исчезла. Медленно и осторожно они раздевали друг друга и, даже случайно встретившись взглядами, опускали глаза и продолжали своё занятие.

Такая целомудренная сцена действительно подходила новобрачным, прошедшим все традиционные обряды: обмен патцзу, приданным и дарами, поклоны небесам, земле и старейшинам и супружеское вино – чтобы, наконец, прийти к этому шагу: в тёмной тишине комнат снять с партнёра всю одежду, чтобы закрепить брак, достойный сотни счастливых лет.

Когда оба были обнажены, Шэнь Ляншэн привлёк Цинь Цзина в свои объятия, и они упали на кровать. Оба были возбуждены и уже готовы, но ни один из них не торопился переходить к главному. Прижав целителя, Шэнь Ляншэн начал одной рукой развязывать его ленту в волосах, а второй потянул шпильку из собственной причёски. Заколка спала, и его густые тёмные волосы соскользнули вниз вдоль его щёк и смешались с волосами молодого человека.

Какое-то время ни лежали так в тишине, пока Шэнь Ляншэн, не склонился и не поцеловал Цинь Цзина в лоб. Затем одну за другой обвёл каждую из бровей, спустился поцелуями вниз и наконец нежно обхватил губы, медленно посасывая их, мягко прижимаясь к нему.

Цинь Цзин нашарил руками одеяло и накрыл их обоих. Два обнажённых тела покачивались, скрытые от всего мира, охваченные лишь своим собственным запретным счастьем.

Прошло довольно много времени, и первым этого сладкого искушения не выдержал Цинь Цзин. Он протянул руку между их телами и устроился так, чтобы оба их ствола и мошонки оказались друг напротив друга и, стоило ему лишь приподнять бедра, они соприкасались. Его головка уже немного зудела от желания и выделяла из щёлочки всё больше и больше смазки, пока у него на животе не собралась лужица.

Шэнь Ляншэн отпустил его губы и прошептал на ухо:

– Ты такой мокрый.

– Тогда, может, поможешь мне немного ртом? – прошептал в ответ Цинь Цзин. И внезапно добавил: – Перевернись, я сделаю то же для тебя.

Шэнь Ляншэн перевернулся так, чтобы его ноги оказались напротив головы целителя? и взял его достоинство глубоко в рот, молодой человек сделал то же самое. В тишине ночи отчётливо послышались влажные сосущие звуки.

Цинь Цзин был не настолько вынослив, как хуфа, но не хотел всегда кончать первым, так что, спустя достаточно времени на чайник чая, он остановил мужчину со словами:

– Всё, хватит.

На этот раз Шэнь Ляншэн на самом деле прислушивался к каждому слову целителя и выпустил его член изо рта. Он провёл языком между половинками и начал играть со входом, то входя языком глубоко, поглаживая скользкие стенки, то покусывая нежную кожу у самого отверстия. Чувствуя, как хуфа ласкает его в том месте, Цинь Цзин испытывал стыд, в котором не хотел себе признаваться, но и жгучее удовольствие внутри, даже большее, чем испытывал от минета.

Через некоторое время Шэнь Ляншэн вернулся в прежнее положение лицом к лицу, и на этот раз Цинь Цзин поцеловал его сам. Пока они целовались, он ощутил, что его ноги осторожно раздвинули, и в него начал входить и выходить палец.

– Больно?

Естественно, больно не было, его вход был хорошо смазан, и палец в него ввели всего один. Слыша беспокойство в его голосе, Цинь Цзин честно ответил, и лишь затем осознал, что его дразнят, с ним говорили так, как если бы он действительно был невестой в первую брачную ночь. Щеки целителя покраснели, но прежде, чем он смог ответить что-либо, он вскрикнул от острой боли, прострелившей его пониже спины.

Вход был хорошо увлажнён, но недостаточно расслаблен. Шэнь Ляншэн вошёл в него полностью, и, хотя горячий, каменно-твёрдый член его не порвал, Цинь Цзину пришлось зашипеть и хватить ртом воздух от боли. Он искренне хотел знать, за что ему на этот раз пришлось пострадать, если он даже не сказал ничего такого.

– Просто подожди немного. Скоро пройдёт, – голос Шэнь Ляншэна был мягким, но вколачивался он грубо. Именно этому тону Цинь Цзин не мог сопротивляться, и всё, что ему оставалось – лишь признать, что чем холоднее и бессердечнее казался этот человек, тем более впечатляющими были его редкие проявления привязанности.

Ему пришлось какое-то время безмолвно терпеть боль, пока она наконец ослабла. Как будто его тело наконец опознало разбойника и, несмотря на остаточный дискомфорт, охотно приняло его, вспомнив блаженное наслаждение, которое обещало появиться вскоре. Так что его вход стал отчаянно стискивать таранящий его ствол, будто боялся, что он исчезнет.

Шэнь Ляншэн ощущал, как вокруг него сжимается узкий канал, как нежная плоть мягко пульсирует и массирует головку. Волна жара устремилась прямо к его паху и заставила бедра раскачиваться быстрее. Вскоре после проникновения появились влажные хлюпающие звуки: внутри Цинь Цзина начала выделяться смазка, а сам он активно приподнимал бедра навстречу толчкам хуфы.

Шэнь Ляншэн начал пощипывать его соски, поигрывая с ухом молодого человека, посасывая его мочку и увлажняя проход, а затем толкаясь в него, имитируя определённые движения.

От такого количества стимуляции эрогенных зон Цинь Цзин чувствовал себя на девятом небе. Его член покраснел и стоял колом, хотя его отчаянное желание игнорировали. Он упирался в торс Шэнь Ляншэна, головка потиралась об упругие мышцы пресса хуфы с каждым толчком его бёдер. Возбуждение было невозможно описать, но разрядка не собиралась наступать так скоро.

С затуманенным разумом Цинь Цзин потянулся, чтобы помочь себе, но мягкие слова вырвали его из оцепенения и заставили забыть о своих неудовлетворённых потребностях. Если бы он не чувствовал движение губ у своего уха, где слышался шёпот, Цинь Цзин решил бы, что ему показалось.

– Веди себя хорошо, Су-эр, – произнёс мужчина, – и назови меня мужем.

– Что... – несмотря на то, что эти слова действительно были произнесены, Цинь Цзин мог лишь притвориться, что это ему снится, но всё же он не мог это просто списать на сон. Его лицо сейчас практически горело, но, к счастью, было темно. Он пробормотал сквозь сжатые губы: – Нельзя так использовать имя в быту...

Но Шэнь Ляншэн просто повторил то, что уже делал ранее: он погладил достоинство Цинь Цзина, а потом зажал дырочку пальцем.

С прошлого раза Цинь Цзин хорошо запомнил то отчаяние, которое вызывает сдерживаемый оргазм, так что, когда боль и удовольствие стали сливаться воедино, мешаясь друг с другом, он охотно присоединился к этой романтической пародии на брачную ночь, и в обмен на высвобождение произнёс волшебное слово.

Звук его голоса не успел затихнуть, как его член отпустили, и горячая жидкость фонтаном выплеснулась наружу. Ему было так хорошо, что он потерялся в нахлынувших на него ощущениях, взгляд остановился, лишь грудь жадно вздымалась и опускалась, пытаясь вернуть в лёгкие воздух.

Чувствуя, как оргазм скручивает узкий канал, Шэнь Ляншэн замер, не двигаясь и лишь наслаждаясь экстатическим удовольствием. Его член был глубоко внутри и, казалось, будто он сам прогулялся к небесам вместе с Цинь Цзином, хотя он и не кончил.

Когда к Цинь Цзину вернулось сознание, он ухватился за спину мужчины и перевернул их обоих, меняя их позиции, устраиваясь на мужчине сверху и пытаясь восстановить дыхание.

Шэнь Ляншэн не возражал, даже не пошевелился, лишь приподнял руку и успокаивающе погладил его по спине.

– Шэнь Ляншэн, у тебя ведь тоже есть детское имя?

Он не был бы лучшим учеником своего шифу, если бы не ответил ударом на удар после того, как его вынудили на нечто столь смущающее. Он дразнил хуфу, лёжа на нём трупом:

– Шэн-эр? Или, может быть, А-Лян? Думаю, А-Лян звучит мило.

– ...

– А-Лян. А-Лян...Определённо, похоже на девчачье имя.

– ...

– Я люблю тебя, А-Лян. И прошу твоей руки.

– ...

– Выходи за меня, и ты будешь моим единственным до конца моих дней. Мы найдём тихое местечко, обустроимся, заведём парочку кур и уток, вырастим сына или дочь и будем жить счастливо до ста лет. Как тебе?

– ...

Немного погодя Шэнь Ляншэн взял руку Цинь Цзина в свою и переплёл их пальцы, а затем отпустил её и опустил руда, где всё ещё соединялись их тела.

– Если ты действительно хочешь детей, я могу спросить у Мяо-танчжу, не знает ли она какой способ.

– Не стоит, благодарю. Спасибо, конечно, но мне и так неплохо. Я просто пошутил. Пожалуйста, Шэнь-хуфа, не воспринимай это всерьёз! – в то мгновение, как он услышал имя той женщины, он подумал о бальзаме, а вслед за ним вспомнил и то чувство, будто висишь на волоске между жизнью и смертью. Он боялся, что у ордена Син и в самом деле найдётся какой-нибудь дьявольский метод заставить мужчину понести, так что он быстро закрыл рот, пока не успел наговорить на свою голову.

– Ну, разве мы не восстановили силы? – Шэнь Ляншэн бросил на него взгляд и опять перевернул их, вновь прижимая молодого человека к кровати. – Продолжим?

Страсть и желание вернулись и не иссякали до самого рассвета.

Цинь Цзину хотелось, наконец, избавиться от всего, чтобы было внутри, но уже мягкий «захватчик» всё ещё оставался внутри, заперев там, должно быть, целый бассейн густой спермы.

– Ты не мог для начала бы выйти?

Он попытался договориться по-хорошему, но мужчина обхватил его руками, коротко прервав все возражения:

– Спи так.

О боги. Цинь Цзин немного раздосадовано вздохнул, но усталость вдруг накатила на него, и он и в самом деле стал засыпать.

Перед тем, как провалиться в сон, он услышал, как мужчина сказал:

– В ближайшие два месяца будет много дел, так что, вероятнее всего, у меня не будет времени прийти. Не надо ждать.

– Угу, – пробормотал в ответ Цинь Цзин. Затем до него дошло.

О, осталось два месяца.

После чего он, наконец, уснул.