XVIII

После целого дня утомительного путешествия, к ним присоединились объединённые силы танчжу. Шэнь Ляншэн успешно проводил Цинь Цзина на гору Футю, а цянху, казалось, вернулся к своему нормальному состоянию. Вероятнее всего, они осознавали естественные преимущества горы и то, что бессмысленно пытаться штурмовать её без подготовки. Разумнее было практиковаться и готовиться к последнему неизбежному столкновению добра и зла.

До заветной даты оставалось пять дней. Сосуд Крови прибыл, и хотя у ордена было более чем достаточно людей, чтобы стеречь его 24 часа в сутки, Мяо Жань на всякий случай лично взяла пробу его крови и оценила пульс, чтобы приготовить сонное зелье, которое вырубит его на ближайшие пять суток.

– Барышня Мяо... – снаружи стерегли воины самого высокого уровня, но я комнате были лишь Цинь Цзин и Мяо Жань. Дуя на зелье, Цинь Цзин пробормотал: – Ваша формула точно работает как надо? Может, я не так умел, но всё же целитель. Может, мне стоит взглянуть на этот рецепт?

– Кончай трепаться. Какой бы короткой ни была твоя жизнь, сейчас за неё дадут больше золота, чем веса в этом твоём мешке с костями. Кто бы рискнул навредить тебе? – Мяо Жань была откровенна, но в то же время говорила терпеливо, как старший в семье, поучающий ребёнка. – И разве ты не должен звать меня «тётушка Мяо», как сяо-Шэнь?

– Ладно-ладно, не будь такой ужасной. Как ты можешь дразнить меня, как будто ты моя свекровь, когда ты сама видишь, что стало со мной и с ним, – Цинь Цзин выпил жидкость, лёг и натянул одеяло до подбородка. А затем и в самом деле позвал: – Тётушка Мяо...

– Что такое?

– Я боюсь боли. Может сделаешь для меня ещё одно зелье, чтобы я проспал и следующие семь дней тоже?

– Не могу этого сделать, – Мяо Жань прекрасно знала, что сосуд должен висеть полных семь дней, испытывая мучительную боль. Она видела, насколько слаб и бледен был лежащий здесь, и чувствовала себя ужасно, но не могла согласиться.

– Он снаружи? – конечно, Цинь Цзин спросил не всерьёз, потому сменил тему. – Можешь сделать мне одолжение, тётушка Мяо, и сказать ему, что я хочу, чтобы меня охранял кто-нибудь другой. Я не хочу его видеть.

– Не волнуйся. У него нет времени постоянно присматривать за тобой. – А затем она успокаивающе добавила: – Кроме того, ты сейчас заснёшь, и пока ты спишь, ты не сможешь его увидеть, верно?

– Верно.

– Спи, – она заметила, что он уже засыпает, так что поправила одеяло и тихо повторила: – Пока спишь, ты не сможешь его увидеть.

Она дождалась, пока Цинь Цзин уснёт, и вышла. Шэнь Ляншэн, конечно же, стоял снаружи, заложив руки за спину. Выражение его лица было ещё более замкнутым, чем обычно, до того, что даже Мяо Жань не могла больше понять, о чём он думает.

– Он уснул. Если хочешь, ты можешь войти, – она знала, что он слышал их разговор, но всё равно решила передать суть. – Он сказал, что боится боли. И не хочет тебя видеть.

Мужчина кивнул и всё равно вошёл в комнату. Мяо Жань осталась снаружи, держа в руках пустую чашу и размышляя про себя: «Цинь Цзин, разве ты слеп, чтобы не замечать очевидного? Чтобы от этих слов было больно, их должен услышать тот, кому не всё равно. Этому человеку нет дела жив ли ты, ты думаешь, твои слова могут его задеть?»

Шаг за шагом Шэнь Ляншэн подошёл к кровати и посмотрел на спящего.

Казалось, миллион мыслей пронёсся у него в голове, и в то же время казалось, что его разум вновь вернулся в своё исходное состояние – пустоты.

Он взял стул и сел у кровати, в безмолвии наблюдая за Цинь Цзином. Он попытался выловить из той пустоты крохи воспоминаний, но обнаружил, что все они ускользают, как вода сквозь пальцы, не позволяя себя поймать.

– Когда ты умрёшь... – Его сердце билось ровно – ту-дум, ту-дум – так же ритмично, как водяные часы, каждой своей каплей тихо отсчитывая уходящее время.

– ...

– Я тебя забуду, – прошептал он спящему молодому человеку.

Пламя свечи у кровати дрогнуло, осветив лицо целителя. От края глаза по его лицу спускался длинный тонкий шрам, и стало казаться, что молодой человек, услышав тихие слова хуфы, до того расстроился, что теперь по его щеке катились слёзы.

Шэнь Ляншэн потянулся, как будто хотел погладить его лицо, но остановился и провёл пальцем в дюйме от его кожи вдоль фальшивой дорожки слёз, мягко продолжив:

– Чего ты расплакался... Я тебя обманул.

Пять дней прошли в мгновение ока, и Цинь Цзин проснулся, согласно расписанию. Первым, что он увидел, был Шэнь Ляншэн, стоящий у его кровати, и он улыбнулся ему без задней мысли.

Лишь затем он вспомнил об обстоятельствах, в которых находился, и снова улыбнулся, качая головой.

Зелье Мяо Жань погрузило его в состояние искусственной смерти, так что он не чувствовал ни голода, ни жажды, несмотря на то что пять дней ничего не ел и не пил. Цинь Цзин встал с постели, расправил одежду и посмотрел на Шэнь Ляншэна. Возможно, ему следовало бы сказать что-нибудь, но он не знал, что тут скажешь, так что он просто улыбнулся в третий раз.

– Время дорого, Цинь Цзин. Прошу сюда.

Взгляд Шэнь Ляншэна был холоден, как будто за эти пять дней он собрался с мыслями и снова превратился в того человека, каким был, когда они впервые встретились: неулыбчивого и с витающей вокруг аурой смерти, холоднокровного и безупречно рационального.

От этого Цинь Цзину показалось, что время, что они провели вместе, не более чем сон, который снился ему эти пять дней.

Он таким и был, так что именно это мне и досталось. Цинь Цзин посмеялся над собой, следуя за Шэнь Ляншэном к выходу из этой тюрьмы. Глупо и жалко с моей стороны было думать, что он тоже в меня влюбился.

Расположение ордена Син было сложным и полным ловушек. Масляные факелы освещали тусклые галереи через каждые десять шагов. Каждый член ордена, стоящий на посту, опускался на одно колено, когда Шэнь Ляншэн проходил мимо. Цинь Цзин шёл следом и наслаждался поддельным ощущением собственного величия, с удивлением отметив, что они поднимаются вверх. Он предполагал, что тело демона будет спрятано где-то глубоко в подземном лабиринте, но, очевидно, это было не так.

Спустя достаточно времени, чтобы выпить чайник чая, они вошли в просторный пустой зал. Цинь Цзин оценил, что высота, должно быть, была выше сотни футов, потому что потолок скрывался в темноте и был слишком далеко, так что даже не разглядеть.

Шэнь Ляншэн остановился и повернулся к Цинь Цзину. Целитель подумал, что мужчина хочет сказать ему что-то, на что нужно обратить внимание, но тот шагнул к нему и поднял на руки, как невесту.

С ним не впервые так обращались, но в это мгновение Цинь Цзин впервые почувствовал, что не хочет этого. Он затрепыхался, возможно лишь для того, чтобы избежать каменного холода, исходящего от этого человека.

– Не двигайся, – низким голосом приказал мужчина, усилив хватку и не двигаясь с места.

Так что Цинь Цзину оставалось лишь позволить ему держать себя, как вдруг он услышал то, что не имело никакого отношения к их текущему положению:

– От тебя всегда пахнет травами. Я буду это помнить.

Только Цинь Цзин собирался ответить, как в глазах у него помутилось, и голова пошла кругом, заставляя проглотить подготовленные слова. Шэнь Ляншэн подскочил в воздух на тридцать футов, чуть отклонившись, коснулся носками ног каменной стены – и снова взлетел ещё на тридцать футов. Он продолжил таким же образом подниматься вверх, пока они не достигли твёрдой поверхности, и тогда отпустил Цинь Цзина.

Они стояли на выступающей из стены платформе, а перед ними находилась массивная, чёрная конструкция, похожая на железные ворота.

Цинь Цзин едва успел открыть рот, когда ворота открылись. Изнутри полился ослепляющий поток света от свечей, и ему пришлось прикрыть глаза.

Он не успел и моргнуть, как почувствовал, что его держат за руку. Шэнь Ляншэн прошёл вместе с ним сквозь ворота, не отпуская до тех пор, пока они не оказались внутри.

– Никогда не думала, что для того, чтобы привести под конвоем заключённого, ты можешь избрать такой метод. Выглядит впечатляюще. – Здесь присутствовали все четыре танчжу и двое старейшин. Мяо Жань была тем человеком, который мог шутить в любой ситуации, так что было естественно, что она посмеялась над Шэнь Ляншэном.

– Мяо-танчжу, – ответил кто-то из угла. – Я начинаю думать, что твой язык может стать одним из сокровищ этого ордена. Когда у нас закончатся деньги, мы вдвоём можем найти чайный дом и устроить театрализованную словесную дуэль. Готов поспорить, мы соберём несколько корзин золота.

Цинь Цзин повернулся на звук, а Шэнь Ляншэн рядом с ним ответил глубоким голосом:

– Заместитель главы, я привёл нужного человека.

Цинь Цзин внимательно рассмотрел того, кто слыл ещё более грозным, чем хуфа. Это был полноватый мужчина средних лет с добрыми глазами. Вовсе не похожий на главу дьявольского ордена, он выглядел скорее, как торговец, в частности их тех, что предпочитают всё решать мирным путём.

– Младший брат, жизнь действительно несправедлива к тебе, – его тон был так же дружелюбен, как и его внешность. Он подошёл к Цинь Цзину и похлопал его по плечу. – Раз в этот раз тебе не выпала хорошая судьба, поскорее отправляйся к Жёлтым источникам и переродись в новой лучшей жизни.

Цинь Цзин даже не нашёл слов, чтобы ответить. Наконец он понял, где хуфа приобрёл своё способное кого угодно вогнать в краску красноречие. К счастью для них, Цинь Цзина было нелегко смутить, и он не особо беспокоился, как выглядит перед другими. Кто-то иной на его месте умер бы от стыда так и не успев стать в их ритуале составляющей Крови.

– Заместитель, время почти настало. Нам зажечь благовония?

Старейшина Фан и Старейшина У следили за временем, и когда заместитель главы кивнул, они вынули из коробки палочку благовоний, достаточно толстую, чтобы её можно было обхватить одной рукой, и установили в курильницу. Раскурив её, они почтительно поместили курильницу на крышку гроба, стоящего в середине комнаты.

Едва войдя, Цинь Цзин заприметил этот гроб и узнал в нём тот, где должно было покоиться тело демона.

И эта каменная комната, должно быть, была самой высокой точкой во всём ордене Син.

Оказалось, что злодей не скрывался под землёй, даже находясь в состоянии полусмерти. Он всё ещё желал свысока взирать на этот прекрасный мир, безмолвно ожидая дня своего перерождения, когда он утвердит над ним своё полное господство.

Благовония горели, заместитель главы сел у гроба, скрестив ноги, закрыл глаза и начал направлять свою ци. Комната погрузилась в тишину. Все взгляды обратились к гробу и мужчине. Даже Цинь Цзину было любопытно, как сработает эта составляющая Души.

Пока он наблюдал, прищурившись, Шэнь Ляншэн, прежде стоявший рядом, сложив руки за спину, сделал небольшой шаг вперёд и влево, частично заслоняя собой целителя. Его левая рука нашла и сжала правую руку Цинь Цзина.

О, пощади. Разве он не понимает, что сейчас не время? И у него его есть желание заниматься этим прямо сейчас? Цинь Цзин попытался высвободить руку, но это было бесполезно, так что он просто оставил как есть. Если считать его бессердечным, как объяснить этот порыв? Но если сказать, что у него есть сердце, как в это поверить?

Естественно, Цинь Цзин не мог видеть выражение его лица. Он лишь мог чувствовать руку, держащую его, но даже так, аура вокруг мужчины была мертвенно неподвижной. Их руки соприкасались лишь физически, помимо этого больше не было ничего.

Палочка благовоний была толстой, но горела быстро. Когда она подошла к концу, медитирующий внезапно содрогнулся, и из макушки его головы поднялась струйка красного тумана. Будто подражая дыму благовоний, струйка поднялась вверх, покружила и вошла в гроб. В то же мгновение сверкнул ослепительный красный свет и изнутри раздался грохот, как будто что-то пыталось выбраться наружу, но в конце концов постепенно успокоилось, не имея достаточно энергии на решающий рывок.

– …готово, – заместитель смог произнести лишь это единственное слово и сразу же рухнул на пол. Хотя церемония не отняла его жизнь, он утратил всё своё совершенствование, и ему придётся жить как обычному человеку до конца своих дней.

– Я отведу заместителя в его комнату. Составляющую Крови я оставляю на тебя, – сказал Старейшина Фан Старейшине У, затем забросил бессознательного мужчину себе на плечи и покинул комнату. Старейшина У сперва убрал курильницу, затем достал из рукава ещё одну коробочку и направился к Цинь Цзину.

– Позвольте мне, – ровно попросил Шэнь Ляншэн.

Он шагнул вперёд и принял коробочку. Всё ещё держа Цинь Цзина за руку, он подвёл его к гробу.

Сверху были натянуты две цепи. Нижняя была вы двадцати футах над гробом, а другая – выше неё примерно на высоту человеческого роста. К каждой цепи были приделаны две пары наручников, вся конструкция предназначалась для того, чтобы обеспечить нужное положение сосуда Крови над гробом.

Без посторонней помощи Шэнь Ляншэн уверенно доставил Цинь Цзина к нижней цепи так быстро, что их фигуры снизу стали казаться размытыми. Его руки ни разу не дрогнули, когда он застегнул наручники сначала на запястьях, а затем на лодыжках целителя. Цинь Цзин был полностью скован, лишившись возможности сбежать без посторонней помощи.

– Шэнь-хуфа, – сумела произнести Мяо Жань, к своему ужасу осознав намерения Шэнь Ляншэна. – Я возглавляю лазарет этого ордена. Возможно, лучше это сделаю я.

– Нет нужды, – холодно выплюнул Шэнь Ляншэн. Стоя на цепи, он открыл коробку и вынул металлическую трубочку, намного тоньше мизинца.

Очевидно, это был инструмент для кровопускания, каждый его конец имел срез и чрезвычайно остро заточен.

В торжественной тишине Шэнь Ляншэн пристально посмотрел в глаза Цинь Цзину и вдруг поднял руку и надавил, вгоняя один из острых концов в грудь целителя, дюйм за дюймом в самое сердце.

От начала и до конца его рука, держащая трубку, ни разу не дрогнула даже на миг. Никаких колебаний. Никаких сомнений.

Сердце Цинь Цзина было устроено иначе, чем у обычных людей, даже с трубкой в груди он не мог умереть мгновенно, но боль на самом деле была ошеломляющей.

В глазах у него потемнело, и больше не в силах терпеть, он потерял сознание.

Последним, что он видел, был долгий взгляд Шэнь Ляншэна.

В нём не было эмоций, лишь полное равнодушие и мертвенное безмолвие.

Когда Цинь Цзин проснулся, каменная комната была пуста, всё прежнее освещение было убрано. Только две свечи едва разгоняли тьму, делая место таким же тусклым и жутким, как потусторонний мир.

Боль в его груди, казалось, ослабла, что позволило Цинь Цзину собраться с силами и посмотреть на источник боли. Он увидел ровную непрерывную струйку алого, что медленно бежала к дальнему концу металлической трубки и стекала на гроб, стоящий внизу. Гроб казался живым и выпивал каждую подающую на него каплю.

«Сосуд Крови должен видеть ровно семь дней...», – напомнил себе Цинь Цзин, не зная даже, сколько времени прошло.

Как и, впрочем, сколько ему ещё осталось.

Сейчас он в самом деле жил лишь для того, чтобы страдать.

Он вспомнил свои юные годы до того, как принял свою судьбу. Он катался по земле и закатывал истерики, плакал и кричал каждый раз, когда раз в сезон наступало время и приходила боль.

Его шифу ничего не мог сделать, кроме как держать его за руку и повторять: «Не бойся, Цзин-эр, я здесь. Я буду с тобой».

И в конце концов шестидесятилетний старик начинал рыдать вместе с ним. Поэтому позже, когда Цинь Цзин повзрослел, он стойко терпел боль, какой бы невыносимой оно ни была, и больше ни разу не проронил ни слезинки.

Шифу... какое счастье, что ты не видишь меня сейчас. Если бы ты был здесь, не могу даже представить, как бы болело твоё сердце. В безмолвии размышлял Цинь Цзин.В это время боль, кажется, ещё уменьшилась.

Лишь у того, кто любит тебя всем сердцем, его сердце будет болеть за тебя. Цинь Цзин попытался бросить взгляд в один из углов комнаты. И продолжил про себя. Но только не у этого человека.

В том углу стоял Шэнь Ляншэн, не издавая ни звука. Из-за темноты Цинь Цзин не мог рассмотреть его лицо, но ему казалось, что мужчина выглядел точно статуя, безмолвный и неподвижный.

Стыдно признать, но хотя сердце этого человека и не болит за меня...

Цинь Цзин хотел бы усмехнуться, но у него не было сил даже приподнять уголки губ, так что он продолжил размышлять про себя.

...все слёзы, что я пролил, уже будучи взрослым, были в его присутствии.

Он то терял сознание, то приходил в себя, за затем снова терял и снова пробуждался... Он потерял счёт количеству часов и дней, и его тело онемело, перестав чувствовать боль.

Каждый раз пробуждаясь, он смотрел в тот угол.

И каждый раз Шэнь Ляншэн был на том же месте, как будто он простоял там всё время, сколько провисел целитель, ни разу не отлучившись даже на миг.

– Сколько ещё времени?

Не ощущая изматывающей боли в сердце, Цинь Цзин почувствовал себя сильнее и впервые заговорил с Шэнь Ляншэном.

– Это последний день.

– О... значит скоро уже, – выдохнул Цинь Цзин от облегчения, что дни мучений уже подходят к концу. Его настроение тоже улучшилось, так что он начал подшучивать. – Скажи... ты же не стоял здесь всё это время... правда? Я всё равно бы не смог сбежать, даже если бы у меня вдруг выросли крылья...

– Цинь Цзин.

Шэнь Ляншэн вышел из своего тёмного угла и впервые подошёл к металлическому гробу. Глядя на подвешенного, он медленно произнёс каждое слово:

– Ты умрёшь, а я продолжу жить.

– ...

– Всю боль, которая тебя мучает, причинил тебе я.

– ...

– Я своими собственными глазами видел всё это и запомнил каждый миг твоего страдания.

– ...

– С этого дня, я буду помнить об этом каждый день и видеть во сне каждую ночь.

– ...

– Теперь я буду проживать с этой болью день за днём до конца своей жизни.

Вот как...

Цинь Цзин посмотрел ему в глаза и увидел то же, что видел всегда. В них не было эмоций, полное равнодушие и мертвенное безмолвие.

Казалось, его сердце пережило такой удар, после которого просто треснуло и рассыпалось. Всё, что осталось – лишь обломки и пустота.

Цинь Цзин понял, что равнодушие и безмолвие в его глазах были не к нему.

А ко всей его оставшейся жизни.