— Хорошо. Спасибо. До свидания.

Договорив по телефону с редактором, я отложил телефон, и до моего слуха донесся шорох листвы из палисадника Особняка нежити.

Он наполнял комнату, привнося в нее свежесть и спокойствие. Сюда почти не долетает гул машин с дороги или грохот электрички, поэтому в «Котобуки» всегда царит тишина. Только и слышно, что шелест листьев на ветру. В последнее время веселые пирушки его почти перестали заглушать. Сказывается отсутствие главного «массовика-затейника» в лице громогласного Художника.

С отъезда Акиры Фукасэ из Особняка нежити прошло уже немало времени.

Сигар умер на Аляске.

Он был уже старым, и Художник взял его с собой, посчитав, что это станет их последним совместным путешествием. Они сплавлялись на каноэ по реке Юкон, и во время очередного привала на них напал медведь.

Сигар погиб, защищая Художника. Он встретил героический конец.

Когда Художник вернулся в особняк, у него на шее висел клык Сигара с отколотым кончиком — сломался, когда пес вцепился в медведя.

У Поэта и вообще ни у кого из нас не нашлось слов. Художник вел себя как обычно, единственное — стал чаще закрываться у себя в комнате. Стоило представить, как ему было там, в отсутствии верного пса, всегда и везде его сопровождавшего… и у нас самих слезы на глаза наворачивались. Прошло немного времени, и Художник стал все чаще уезжать на Аляску.

Оказалось, там родились щенки Сигара.

В последнюю их поездку Художник остановился в доме, хозяин которого когда-то подарил ему еще совсем маленького Сигара. Теперь же там жила Дикки — помесь аляскинского маламута и волка. Несмотря на преклонный возраст, пес смог завоевать сердце молоденькой собаки. Круто, Сигар!

Художнику не хотелось оставлять детенышей своего верного друга. Плюс на Аляске осталась могила Сигара. Постепенно продолжительность его отлучек увеличивалась, пока наконец он не решил окончательно перебраться туда жить.

— Я буду часто приезжать, — пообещал он.

— Тогда оставьте за собой комнату, — настаивали мы.

Но Художник забрал на Аляску все свои вещи.

Не представляю, каково это — покинуть дом, где прожил не один десяток лет. Тем более, если это Особняк нежити, такое родное и такое особенное место… За все четыре года моих путешествий не проходило и дня, чтобы я по нему не тосковал. И это при том, что рядом всегда был один из соседей. И я знал, что меня ждала моя собственная комната.

Но Художник вел себя совершенно спокойно, будто отправлялся в очередную поездку. Никаких пьяных рыданий на прощальной вечеринке, и он не стал сжимать мне плечо и с чувством просить: «Береги их всех за меня». От него в принципе странно было ожидать нечто подобное, но все равно… у меня сердце было не на месте.

— Когда буду наведываться в Японию, буду останавливаться у тебя в комнате, Рэймэй.

— Ну вот! И куда тебя, такого дылду, разместить прикажешь?

Художник и Поэт засмеялись.

Как Художник потерял Сигара, так и Поэт лишился старинного друга.

— Аляска для тебя, Фукасэ, давно стала второй родиной, — с улыбкой прокомментировал Поэт, но я услышал в его тоне едва различимую грусть… Или мне показалось? Как бы то ни было, по его лицу с мелкими, точно ребенком нарисованными, чертами было невозможно ничего понять.

Они сидели рядышком у окон гостиной и без устали наливали друг другу. Эти их посиделки до глубокой ночи в духе «кто раньше вырубится» еще ни разу не выявили победителя, но успели стать доброй традицией Особняка нежити. И вот ей подошел конец.

Вскоре после отъезда Художника в саду «Котобуки» зацвела сакура.

Ее лепестки с тихим шуршанием падали на веранду. Сидящий там в одиночестве сутулившийся Поэт, казалось, сейчас растворится в теплых лучах весеннего солнца. Рассыплется множеством сверкающих крупиц, которые вместе с лепестками подхватит и развеет ветер.

И я подумал: чтобы этого не допустить, нужно к нему присоединиться.

Конечно, куда мне до Художника в вопросах выпивки, и вообще я еще очень молод, глуп и неопытен, так что нас и сравнивать нельзя, но все-таки… если я смогу хотя бы немного восполнить его отсутствие.

— Иссики-сан, не желаете опрокинуть рюмочку? — предложил я, показав ему бутылку с «Дайгиндзё». — Рурико-сан приготовила закуску из соцветий васаби.

Поэт повернулся ко мне и ослепительно улыбнулся.

— О-о, какая красивая зелень! Выглядит аппетитно. Чувствуется — весна!

— Как под такую-то закуску не выпить?

Я сел рядом с Поэтом и налил ему саке в рюмку. Сверху в нее упал лепесток сакуры.

— Очень по-весеннему…

Поэт осушил рюмку.

— Как сакурой пахнет… — протяжно вздохнул он с разрумянившимися щеками.

Следом он наполнил мою рюмку. Выпив саке, я сказал:

— Весна…

— Угу…

Мы смотрели на ясное голубое небо. В воздухе будто бушевал розовый снегопад, и его теплые нежные хлопья неторопливо укладывались в густой ковер, покрывший весь сад и веранду.

— М-м, а соцветия такие горькие!

— Самое то под саке! Идеально!

Мы улыбнулись друг другу, и тут в особняк вернулся один из его неизменных обитателей.

— Я дома!

— О, Букинист!

— А! Опять глушите посреди бела дня, негодяи! Мне тоже налейте!

Что-то меняется, а что-то остается прежним, и так год от года.

— У нас «Дайгиндзё»!

— И соцветия васаби на закуску.

— Сразу видно — весна!

Постепенно, но неизбежно все обращается воспоминаниями и остается в прошлом. И лишь времена года сменяются, как ни в чем не бывало. Новая весна пришла в этот сад, на эту веранду.

Но как же грустно, что в особняке стало на одну пустую комнату больше. Будто в сердце пробили дыру. И как же не хочется, чтобы к ней прибавлялись новые.

Таким образом, с той весны я стал регулярно составлять компанию Поэту.

Конечно, Художника мне не заменить, но это стало своего рода моим долгом — за рюмочкой-другой любоваться вместе с Поэтом сменой времен года.

Художник пару раз в год приезжает с Аляски с горой подарков и свежими снимками щенков Сигара.

Вообще это был очень занятой период, и отъезд Художника из особняка стал лишь одним из целой череды важных событий.

В моей жизни тоже произошло кое-что грандиозное — я дебютировал в качестве писателя.

Незадолго до окончания кругосветного путешествия мне предложили издать на основе моего блога книгу, и после возвращения я всерьез взялся за это дело. Через год вышел первый из трех сборников моих заметок, включающий немало фотографий не только пейзажей, но и повседневной жизни людей в разных странах (особенно много среди них было снимков еды). Серию приняли хорошо, и мне посоветовали попробовать себя в качестве романиста. Я сильно сомневался, что у меня получится, но Поэт активно меня поддержал.

И вот еще через год вышла моя дебютная работа «Инди и Джонс. Зеленая магия».

Я всегда любил читать, залпом проглатывал исторические и приключенческие романы, мемуары о преступниках прошлого и сборники эссе, но у меня и в мыслях не было начать писать самому, и, разумеется, на литератора я никогда специально не учился. Не помню, чтобы меня когда-нибудь особенно хвалили за сочинения в начальной или средней школах.

— Но ты же не великий роман пишешь. «Инди и Джонс» — это чтиво для развлечения, не напрягайся так, — посоветовал Поэт.

Правильно. Если на то пошло, к так называемой «классике» у меня никогда особо душа не лежала, я предпочитал более легкие жанры. Вряд ли я вообще дочитал в своей жизни хотя бы один именитый роман (хотя это несправедливо по отношению к Поэту: его произведения, считающиеся современной классикой, я люблю). Я ведь правда никогда сам не собирался становиться писателем и читал то, что мне нравилось, особо не заморачиваясь, кто автор.

— Тогда не стоит переживать, даже если тебя критикуют за нелитературность, — заметил Поэт.

— Ну, да… — согласился я, и на сердце полегчало.

Да, я никогда не учился на литератора, так что падать духом из-за критики бессмысленно. В построении сюжета и шлифовке предложений мне помогает профессиональный редактор, благодаря которому я могу писать в свое удовольствие.

За дебютный роман в серии «Инди и Джонс» я получил три премии, в том числе и как лучший новый автор, после чего редактор насел на меня, торопя с продолжением, и я сам не заметил, как стал одним из так называемых «модных писателей».

Хотя мне было даже как-то неловко от всех этих премий, дополнительных тиражей и ожидания следующих томов, я ведь все-таки полнейший дилетант в вопросах литературы. Но и тут Поэт пришел мне на помощь:

— Главное, что у тебя есть поддержка читателей. И ты сам можешь продолжать писать. Это самое важное. Потому что продолжать — это очень сложно.

Вышел второй том, затем третий. Подоспели переиздания в твердом переплете. Стали регулярно приходить письма от поклонников, все чаще звучали предложения написать эссе или начать параллельно новую серию. Пошли разговоры об аниме-, манга- и кино-адаптациях.

Очень скоро я на своем опыте прочувствовал всю тяжесть слов Поэта о том, как это сложно — продолжать писать.

Поначалу во мне еще бурлили впечатления от кругосветного путешествия, и книги рождались будто сами собой, но постепенно я осознал, что действительно хочу продолжать этим заниматься.

На сегодня серия «Инди и Джонс» насчитывает уже двенадцать томов. Печатается манга-адаптация, скоро выйдет аниме, и, надеюсь, переговоры об экранизации в виде полнометражного фильма тоже закончатся успешно. Еще я регулярно публикую эссе в журнале и выступаю с лекциями.

И хотя мне еще очень далеко до звания настоящего писателя, где-то в глубине души уже укоренилась мысль, что это станет делом моей жизни.

Авария Тиаки тоже произошла примерно в то же время.

После нашего выпуска он еще три года проработал в Дзёто, а затем перевелся в другую школу. Но Тасиро умудрилась и там обзавестись источниками, которые докладывали ей о нем. Хотя к тому моменту он и сам стал периодически писать о своей жизни на официальной страничке «Эвертона», общаясь там с членами клуба.

Камия-сан вошла в «костяк» (в качестве одного из администраторов) сразу же после окончания университета, но не бросила и семейный бизнес — магазин одежды. Уж кто-кто, а Камия-сан смогла бы успевать и там и там — так решил не кто иной, как сам Масамунэ-сан. И принялся растить из нее будущего управляющего. А неофициальными помощниками Камии-сан выступали еще два члена клуба — Тасиро и Хасэ. Куда уж круче.

Камия-сан запустила для членов клуба сайт «Эвертона», где можно было прочесть о клубе, узнать новости и зайти на форум, основной целью которого был обмен информацией о Тиаки. Конечно, наибольшим счастьем стала возможность пообщаться там с ним самим, но помимо этого форумчане активно обсуждали его жизнь между собой. Темы «В школе Тиаки скоро Спортивный фестиваль!», или «Как думаете, Тиаки примет участие в каком-нибудь соревновании?», или «Есть фотки!» (снятые Тасиро, тайком проникшей в школу на фестиваль) всегда пользовались огромной популярностью. Кое-кто (и таких было немало), даже перестав быть ученицами и учениками Тиаки, просто не могли оставить его в покое. У него и до этого хватало поклонников, и благодаря форуму эти «старые» и «новые» фанаты перезнакомились. Стоило только просочиться слуху, что Тиаки собирается в «Эвертон», и в клубе обязательно набивалось народу раза в два больше, чем обычно.

Там я с ним и встречался, примерно раз в полгода, и всякий раз неизменно поражался, как молодо и стильно он выглядит. Больше всего Тиаки любил слушать рассказы своих бывших учеников о том, как сложились их жизни после окончания школы.

О случившемся мне сообщила Камия-сан.

Она знала, что еще в колледже у нас возникли дружеские отношения и что как писатель я мог тут же приехать в больницу.

— Поезжай на всякий случай, — попросила она.

Но ее донельзя спокойный тон окончательно вывел меня из равновесия.

«Авария?.. Тиаки… попал в аварию?!»

У меня возникло странное ощущение, будто я со стороны наблюдаю за собой, в панике мечущимся по комнате в поисках кошелька и мобильника (хотя они лежали на столе прямо у меня перед глазами).

Сам не знаю, как добрался до больницы.

Первое, что мое перепуганное сознание отметило, — сидящий на стуле в коридоре Масамунэ-сан.

Сердце будто стиснули тиски, и стало трудно дышать.

Масамунэ-сан всегда был для меня олицетворением благородства и спокойствия. Он тщательно за собой следит, не только за внешностью, но и за каждым своим движением, и поэтому рядом с ним будто всегда веет прохладный ветерок.

А тогда…

Бледный как смерть, он сидел, опустив плечи, как если бы кто-то взвалил на них непомерную тяжесть.

Масамунэ-сан сохранял неподвижность, но в ней не было и намека на его привычное хладнокровие. За застывшим в непроницаемой маске лицом бушевала черная буря из печали, боли и отчаяния. Я никогда не видел его таким. Даже представить его таким не мог.

«С Тиаки… все плохо?..»

Чувствуя, как внутри что-то обрывается, я замер посреди коридора, не в силах подойти к Масамунэ-сану.

И вдруг кто-то хлопнул меня по спине.

— Уо!..

От неожиданности я подпрыгнул.

Каору-сан.

— Чего застыл столбом, Юси? Возьми себя в руки.

Стоило мне посмотреть на него, и самообладание окончательно меня оставило. Я резко вспотел, сердце заколотилось, как бешеное, колени задрожали.

— К-Каору-сан… Тиаки?..

Его широкая ладонь сильно, аж до боли, сжала мое плечо.

— Его спасли. Все хорошо.

Голос мне отказал. Сердце забилось набатом в груди, и я почти испугался, что оно выпрыгнет из горла. Теплая кровь разбежалась по скованному ледяным ужасом телу, согревая его. Колени подкосились, и я с трудом доплелся до ближайшего стула.

Каору-сан подошел к Масамунэ-сану, сел рядом и повторил то, что сказал мне. Тот закрыл лицо ладонями. Каору-сан обнял его, и они долго еще просидели так, неподвижно.

Тиаки выжил после аварии, но потерял правую руку.

После чего решил оставить профессию учителя.

— Теперь я уже, если понадобится, не смогу защитить учеников, — с грустной улыбкой сказал он.

Большинству его учеников хватило бы уже одного его присутствия рядом, но Тиаки этого было мало. Оберегать других, забывая о себе, — это у него чуть ли не инстинкт.

Как его бывшему ученику мне было жаль, что он перестал быть учителем, но Масамунэ-сан, Каору-сан и другие его друзья вздохнули с облегчением. Ведь теперь Chiaki должен был вернуться в «Эвертон».

Больше ему не нужно надрываться ради учеников (сколько раз он лежал под капельницей — не счесть) и вставать рано утром (с его-то хронически низким давлением).

Он вернулся в «костяк», и его друзья не могли этому нарадоваться. Особенно Бьянки — ее всегда жутко злило, что Тиаки ради учительства оставил клуб.

— Наконец-то одним поводом для раздражения меньше, — заявила она, сверкнув прозрачными, будто кристаллы, голубыми глазами. Вот уж не думал, что увижу на ее лице такую искреннюю улыбку, не зря же ее за суровый нрав и немного грубоватые (для женщины) черты лица прозвали «немецкой рыжей волчицей». Она и правда выглядит, а чаще и ведет себя, как мужчина, поэтому подавляющее большинство ее поклонников — девушки.

У Тиаки ушло около года на реабилитацию, после чего по случаю его возвращения в клубе закатили пышную вечеринку. Приехали даже Стрингей, вернувшийся по семейным обстоятельствам в Штаты, и Минако Винус.

Счастью их поклонников, увидевших «костяк» в полном изначальном составе — Масамунэ, Бьянки, Стингрей, Син, Минако Винус и Тиаки — не было предела. В клубе творилось нечто невообразимое, будто на концерте рок-звезд. А ведь многим их «старым» фанатам уже перевалило за сорок. Мы, «новые», терялись на их фоне. Что лишний раз доказывало, какую бурную деятельность вел «костяк», когда им самим было немногим за двадцать. Я с открытым ртом слушал рассказы Каору-сана об их невероятных приключениях.

Тиаки все-таки решился пойти по стопам Кристофера Эвертона, прозванного «Золотым перезвоном», и стал три раза в неделю петь со сцены клуба.

— Вот Крис на Небесах сейчас фыркает, — улыбнулся Син. — Он когда впервые услышал, как поет Тиаки, аж в лице переменился. Хотя сам всегда был само спокойствие. Но он понял. Понял, что Тиаки сможет прийти ему на смену. Крис ведь, скорее всего, до того момента был уверен, что это невозможно. Не потому что был самовлюблен, нет, а потому что адекватно оценивал свой талант.

Но судьба свела его с Тиаки.

А у того даже в мыслях не было становиться певцом.

Поэтому Крис не стал его учить.

— Обидно, конечно. Даже на наш, непрофессиональный взгляд очевидно, что, если бы Крис серьезно им занялся, Тиаки стал бы по-настоящему уникальным исполнителем.

Почему же Кристофер не предложил Тиаки стать своим учеником?

«Кровь и техника в музыке вторичны. Ее наследует душа», — сказал он однажды.

Крис верил, что Тиаки должен сам, по своей воле — и, возможно, по воле обстоятельств — принять свой дар.

Именно Крис поддержал решение Тиаки стать учителем. Потому что посчитал, что это поможет сложиться тем самым судьбоносным обстоятельствам.

С того дня минули годы, и Тиаки вернулся в «Эвертон». Да еще и в качестве певца, о чем когда-то и помыслить не мог.

Но он стал им не из-под палки. И не потому, что больше ни на что не был способен.

— Разве нормально… что я вернусь в «Эвертон» после всего этого?.. — лежа на больничной койке, неуверенно спросил Тиаки.

Его уговорил Масамунэ-сан.

— Ты ведь можешь петь, Тиаки. Знаешь, сколько людей ждут твоих песен? Толпа! Раз уж все так сложилось, теперь ты просто обязан петь ради них.

Не «петь, потому что альтернативы нет», а «петь, потому что настал тот самый час».

— Это твоя судьба. Как и решение стать учителем. Не удивлюсь, если это Крис тебя к этому подвел, — сжимая единственную руку друга, продолжил Масамунэ-сан.

Тиаки кивнул.

— Крис, наверное, сейчас локти кусает: знал бы, что все так сложится, преподал бы ему пару-другую уроков пения, — слушая балладу стоящего на сцене друга, вздохнул Син.

Но, как утверждают «старые» фанаты, и без наставлений Кристофера их манеры исполнения были практически идентичными. Тиаки все-таки унаследовал «душу» Золотого перезвона.

Слухи о преемнике легендарного певца постепенно разнеслись по свету и в конце концов достигли ушей Андреа Браваццуо.

Его проект «Four Color Concert» имел огромный успех у любителей классической музыки по всему миру.

Тиаки поднялся на большую сцену, и это стало часом безоговорочного триумфа его уникального таланта. До сих пор, вспоминая тот концерт, я покрываюсь мурашками.

Однажды он сказал мне, что никто не знает, какие зигзаги выпишет наша дорога жизни, и что нас будет на ней подстерегать. Но мы должны следовать ей, во что бы то ни стало. Устремившись туда, куда нам предназначено.

Его дорога жизни (как и моя) оказалась совсем не такой, какой он ее себе представлял. Но Тиаки всегда шагал по ней, смотря только вперед, с высоко поднятой головой. Послужив мне примером для подражания.

Хотя сейчас он дрыхнет по десять часов в сутки и избалован донельзя — члены «костяка» (преимущественно Масамунэ-сан и Каору-сан) с готовностью исполняют все его капризы. Одна лишь Бьянки не дает ему спуска и часто от души отвешивает оплеухи, но это тоже от большой любви. Тасиро чуть ли не каждый день готова посещать клуб, чтобы иметь возможность наблюдать за всем этим.

Кстати. Вскоре после финального концерта Тиаки в Японии в рамках тура «Four Color Concert» у нас состоялась встреча выпускников бизнес-колледжа Дзёто.

Пришли где-то процентов семьдесят от всех десяти классов нашей параллели. Эта была первая большая встреча за десять лет, и недостатка в темах для разговора не было: хотелось и узнать, как у кого сложилась жизнь, и вспомнить старших товарищей по колледжу, и, конечно же, обсудить Тиаки.

Сам Тиаки не явился (понимал, что это вызовет переполох), только прислал сообщение. Зато пришли Асо-сэнсэй и Накагава-сэнсэй. А Аоки, вопреки моим ожиданиям, так и не показалась.

Тасиро после университета устроилась в консалтинговую фирму, набралась там опыта и ушла в «свободное плавание». Сейчас ее услугами пользуются сразу несколько компаний, в том числе фирма Хасэ и клуб «Эвертон».

Сакураба работает менеджером среднего звена в отделе разработки новых товаров одного модельного дома.

Какиути пять лет проработала в туристической фирме и уволилась в связи с замужеством. Сейчас она ждет ребенка. Ее муж — президент одного предприятия — был клиентом ее фирмы, так они и познакомились. Удачный брак во всех смыслах.

Ивасаки служит в полиции, надеется когда-нибудь стать следователем. Уэно унаследовал семейную парикмахерскую, а Кацураги — ресторан.

Аска, Рё и Маки, даже став офисными служащими, продолжают вести немного легкомысленный образ жизни. Единственное, Рё в прошлом году женился на девушке, с которой они встречались еще с колледжа. Эта троица в университете организовала группу и какое-то время планировала покорить музыкальный олимп, но, как и у многих, мечта их юности так и осталась мечтой. Повзрослев, они решили заняться чем-нибудь пусть и обычным, но тем, что поможет им крепко встать на ноги.

— Зато есть что вспомнить!

— Мы и теперь, если что, можем в любой момент что-нибудь сыграть! В костюме и с гитарой! Круто же!

Аска с друзьями засмеялись. Этим троим не занимать хорошего настроения. Даже по прошествии десяти лет они остаются классными и приятными в общении парнями.

Моэги, она же Мими Мотоки, стала популярной мангакой. Ее брат-близнец Ёскэ теперь профессор робототехники в США и продолжает работать над осуществлением своей детской мечты — построить настоящий гандам.

Экс-глава клуба разговорного английского Эгами-сан работает консьержем в пятизвездочном отеле. Моя одноклассница Мацуока, бывший президент школьного совета, занимается операциями в сфере иностранного капитала.

А Курода, еще одна заложница в том знаменитом ограблении ювелирной выставки, рассказала, что стало с Кагавой: из-за пережитого стресса той пришлось бросить колледж, но через четыре года лечения она все-таки смогла оправиться. Услышав это, мы с Тасиро, Сакурабой и Какиути облегченно вздохнули.

— Кагава-сан получила аттестат и поступила в училище, — добавила Курода.

— Молодец!

— Сейчас она работает воспитательницей в детском саду.

— Здорово!

Курода успела выйти замуж и родить ребенка, и в ее взгляде, когда она смотрела на радующихся за Кагаву Тасиро с подругами, было очень много материнского.

— Она просила передать, что хочет лично поблагодарить Тиаки-сэнсэя и всех вас.

Что у нее должно было твориться в душе все эти годы, если в итоге она все-таки пришла к такой мысли?

— Я все организую, положись на меня! — стукнула себя по груди Тасиро.

Чья-то жизнь сложилась удачно, кто-то успел пережить жестокие разочарования. Всего за каких-то десять лет мы сильно изменились.

Разумеется, были и те, для кого эти годы стали последними. Как сообщил ответственный за встречу, десятерых с нашей параллели уже не было в живых. По сведениям Тасиро, основной причиной был суицид. Это было ожидаемо, но все равно очень грустно.

— А Конацу-тян, — добавила Тасиро, — пропала без вести.

— Кто?.. Конацу… это та Конацу Ямамото?

Она была младше нас на год, перевелась в Дзёто, когда мы учились во втором классе. Закомплексованная и повернутая на себе девица, доставлявшая немало проблем, причем не только своим одноклубникам. Но Аоки вроде взяла ее под опеку…

— Да только, похоже, потом бросила, — уверенно сказала Тасиро, будто знала наверняка, как все было.

Жизнь не может быть безоблачной и перманентно счастливой. Все мы страдаем из-за чего-то, переживаем, грустим, а по мере взросления и с началом самостоятельной жизни поводов для этого только прибавляется. Но нужно уметь радоваться отдельным моментам и не упускать возможности получать удовольствие. И продолжать жить. Изо дня в день.

— Но кому-то это не удается… Такова реальность.

Это жестокая правда, но от нее нельзя отворачиваться.

Надо обязательно рассказать Тиаки о Кагаве. Когда она не вернулась в колледж, он говорил, что ей нужно время, чтобы прийти в себя. Так и вышло. Но Кагава все-таки смогла оправиться, и это большой повод для радости.

И, наконец, Буся и Бела.

Пока я путешествовал по миру, Хасэ снял в «Котобуки» комнату и каждую неделю приезжал к Бусе и Беле. Это продолжилось и после моего возвращения: несмотря на страшную занятость, Хасэ всегда выкраивал время, чтобы хотя бы ненадолго приехать в особняк.

Будучи студентом, он под началом отца прошел «школу жизни» крупного бизнесмена, а окончив университет, основал собственную фирму. Отказался от давней мечты когда-нибудь встать во главе компании отца и сосредоточился на строительстве «своего королевства», для чего позвал умных и предприимчивых ребят, которых отбирал еще со старших классов. Китадзё, Сиракава и Гото служат у него на «передовой», бывшие гопники работают в мобильных кофейнях, а Тасиро помогает решать самые разные вопросы. Хасэ активно пользуется образом «молодого красавчика-предпринимателя», являясь своего рода лицом фирмы.

На то, чтобы твердо встать на ноги, у них ушло несколько лет, и все это время Хасэ был страшно загружен, почти как по времена, когда его муштровал отец. Но именно поэтому Хасэ не упускал ни единой возможности приехать в особняк: для него не было лучшего отдыха, чем пообщаться с Бусей.

Минуло почти десятилетие с последнего явления матери Буси в особняк.

Был самый обычный день начала лета.

В саду буйно зеленела свежая трава.

Еще не утративший прохладу воздух сохранял кристальную прозрачность, и рассекающие его лучи солнца сверкали, будто драгоценные камни.

Бела умиротворенно дремала на веранде, а мы с Хасэ и Бусей решили немного перекусить.

— Бусь, смотри, какие Рурико-сан вкусные гренки нажарила! — воскликнул Хасэ, разрезая гренок на маленькие кусочки.

Мы с Бусей внимательно за ним наблюдали.

Это были так называемые французские сладкие гренки — вымоченные в смеси из яйца, молока, сахара и ванильного экстракта и обжаренные с двух сторон. Причем, если обычно их держат в смеси всего минут десять, Рурико-сан оставила их так на всю ночь, благодаря чему они получились пышными, мягкими и брызжущими соком. К гренкам, таким большим, что их приходилось резать, были на выбор кленовый и шоколадный сиропы и джем.

— М-м, вкуснятина! Как раз под кофе.

— Прямо тают во рту!

Бусе, похоже, тоже понравилось: он не отрывался от своего гренка, и Хасэ приходилось периодически вытирать шоколадный сироп с его губ.

В особняке было тихо, слышался лишь легкий шорох метлы Судзуки-сан, подметающей коридор. В саду пышно цвели розы, за которыми усердно ухаживает Ямада-сан (правда, среди них затесалось нечто, лишь внешне напоминающее безобидное растение).

Пришел Поэт, и мы устроили небольшой турнир по рисованию. Буся в последнее время в этом поднаторел. Хасэ всегда улыбался, глядя на его рисунки.

Был самый обычный день.

Ничего не предвещало.

Вечером, когда со стороны кухни потянулись первые аппетитные запахи, лежащая на веранде Бела вдруг вскочила и залаяла в сторону прихожей.

— Бела?

— А…

Мы тут же сообразили, что пришла Аканэ-сан. Никого другого Бела так радостно не приветствует.

«Значит… мать Буси явится сегодня ночью? Давненько ее не было», — подумал я.

И действительно, в гостиную зашла Аканэ-сан. А следом — Рю-сан.

— Вы почему вдвоем?..

— Привет, Юси-кун, Хасэ-кун.

— Давно не виделись, молодые люди.

Если подумать, в том, что они пришли вместе, не было ничего странного: им ведь, по идее, предстояло прогнать мать Буси. Но что-то явно было не так. Они вели себя как-то иначе.

На лице Рю-сана, пока он наблюдал, как Аканэ-сан здоровалась с подбежавшими к ней Бусей и Белой, было разлито абсолютное спокойствие, никак не сочетающееся с перспективой боя с падшим духом.

Что-то изменилось.

Но что?

Я переглянулся с Хасэ — судя по его растерянному виду, он тоже это почувствовал.

— Раз вы здесь, Аканэ-сан … значит, скоро придет мать Буси? Этой ночью?

Она ответила не сразу.

— Мне нужно со всеми вами кое-что обсудить.

У меня и мысли не возникло…

Что это будет тот самый разговор.

Почему… Почему я никогда об этом не задумывался? Ведь Рю-сан мне однажды это объяснял…

Но я благополучно забыл.

Нет. Заставил себя забыть, потому что даже думать об этом не хотел.

В гостиной собрались Поэт, я, Хасэ, Акинэ-тян, Сато-сан и Марико-сан. Из кухни, взволнованно перебирая белыми пальцами, за нами наблюдала Рурико-сан.

Гладя одной рукой по голове сидящего у нее на коленях Буси, а второй — по спине прижавшейся к ней сбоку Белы, Аканэ-сан мягко заговорила:

— Уже почти десять лет, как мать Буси не объявляется. Судя по всему, ее мания иссякла. И с ней, скорее всего, исчезла и она сама.

Аканэ-сан сняла с Буси футболку. На его тельце больше не было жутких следов ладоней. Хотя обычно их и так не видно — Аканэ-сан скрывает их заклинанием. Иначе каждое купание с Бусей убивало бы все настроение. Но по желанию Аканэ-сан раньше отпечатки всегда проявлялись.

Однако не в этот раз. Их больше не было.

А значит, мать Буси больше не желала ему смерти.

Мы все с облегчением выдохнули.

Теперь душа Буси наконец очистилась от скверны.

«Очистилась от скверны?.. Погодите… И что это значит?»

Рю-сан обвел нас всех взглядом и тихо объявил:

— Мы проводим их на Небеса.

У меня перехватило дыхание.

Вот что это означало. Что Буся и Бела смогут упокоиться.

Все в гостиной застыли. У меня в голове бесконечным эхом звучало: «Упокоиться… Упокоиться…».

— Мои искренние поздравления! — нарушил воцарившееся молчание звонкий голос Акинэ-тян.

Она низко поклонилась Аканэ-сан.

Та поклонилась в ответ.

— Спасибо. Вы так много для них сделали. Благодаря вам Буся был счастлив. Смог освободиться от оков страшного прошлого и научился так чудесно улыбаться.

Аканэ-сан с нежностью посмотрела на улыбающегося Бусю.

Во мне забурлили чувства, готовые прорваться наружу, но я изо всех сил подавлял их.

Выражение лица сидящего рядом со мной Хасэ было совершенно пустым. Он, не мигая, смотрел на Бусю.

— Ясно. Вот и настал этот день, — с чувством произнес Поэт.

— Наконец-то. Правильно я говорю, Марико-сан? — Сато-сан ласково погладил Марико-сан по спине.

По ее щекам без конца текли крупные слезы. Она легонько кивнула, и я услышал едва различимый стук падающих ей на колени капель.

— Вы уже отправляетесь? — спросил Поэт.

Рю-сан кивнул.

«Нет!.. Дайте нам хотя бы еще немного времени!», — почудился мне голос Хасэ. Я сам хотел это закричать.

Еще хотя бы день. Хотя бы один денек.

Позвольте нам проститься. Это слишком неожиданно.

«Стоп!.. Наверняка в этом есть свой смысл, просто мы его не понимаем. Это должно произойти сегодня, и все!»

Я сжал кулаки.

«Не стоит грустить. Буся и Бела отправятся на Небеса. Это же замечательно! Вспомни, что говорила Акинэ-тян! И Сато-сан! Надо радоваться! Что это наконец-то случилось!»

Ни о чем не подозревающий Буся довольно прижался к обнимающей его Аканэ-сан.

Его душа, очистившись, больше не может оставаться здесь. Как бы все в особняке его ни любили, как бы Хасэ ни был от него без ума…

«Он должен упокоиться! Это будет правильно!» — твердил я про себя.

Это был единственный способ удержаться от слез. Хасэ наверняка чувствовал себя так же. Как и все остальные.

Словно не замечая окутавшую гостиную тяжелую тишину, Рю-сан улыбнулся и сказал:

— Какое-то время будет грустно, но не волнуйтесь: Буся и Бела очень быстро переродятся.

Все посмотрели на него.

— Переродятся?.. Вы серьезно?! — лицо Акинэ-тян осветилось.

Рю-сан с улыбкой кивнул.

Мы даже представить себе не могли, как происходит перерождение душ, но если этот великий чародей так уверенно об этом заявляет, то ошибки быть не могло.

— Но… Как вы узнаете, где именно они переродятся? — впервые за все время разговора подал голос Хасэ.

Рю-сан посмотрел на него и твердо сказал:

— Я узнаю. Положитесь на меня.

Его слова, подобно стреле, пронзили наши сердца.

Нужно попрощаться с Бусей и Белой.

Не навсегда, а до новой встречи.

Мы все смогли найти в себе силы это сделать.

— Буся и Бела переродятся… Прекрасно!

— Уж в этот раз они должны стать счастливыми.

— Им же Рю-сан поможет. Так что наверняка.

Поэт и Акинэ-тян с улыбками переглянулись. Марико-сан, которую обнимал за плечи Сато-сан, тоже улыбнулась сквозь слезы.

Рурико-сан, до этого чем-то активно шуршащая на кухне, принесла сверток для Буси.

— Говорит, на завтра собиралась испечь шоколадное печенье, — пояснила Акинэ-тян, передавая его малышу.

Внутри оказался шар, слепленный из кусочков шоколада.

Буся, увидев угощение, расплылся в довольной улыбке.

Аканэ-сан, не выпуская его из рук, поднялась.

Я с трудом проглотил комок в горле.

Это последняя улыбка Буси.

Такая знакомая — он всегда так улыбается, получая что-нибудь вкусное.

Но…

Так надо.

Так правильно.

Так должно быть.

Так…

— Бела, не отставай. Сегодня мы идем погулять, — позвала Аканэ-сан, направившись в прихожую.

Все встали, и лишь Хасэ остался сидеть.

— Бусенок, Бела, надеюсь, мы очень скоро вновь увидимся.

Акинэ-тян и Марико-сан погладили их по голове, поцеловали, чем еще больше обрадовали малыша и собаку.

— Рю-сан, позаботься о них, — попросил Поэт, и тот кивнул в ответ.

— Итак…

Аканэ-сан низко поклонилась.

После чего она и Рю-сан будто растворились в ночной темноте.

На их месте закружили, медленно затухая, несколько золотистых огоньков. Словно праздничный салют в честь Буси и Белы, отправившихся в Большое Путешествие к перерождению.

— Вот и все… — вытерла слезы Марико-сан.

— Для них так, конечно, лучше, но как же без них будет грустно, — шумно вздохнул Сато-сан.

— Интересно, какими они переродятся! Поскорее бы увидеть! — воскликнула Акинэ-тян.

Я мысленно с ней согласился.

— Придется какое-то время тешить себя догадками, чтобы не поддаваться печали.

— Иссики-сан, вы тоже будете по ним скучать?

— Разумеется! Это же я все-таки дал им имена.

Действительно. Именно Поэт из всех обитателей Особняка нежити провел с Бусей и Белой больше всего времени.

— Все, сегодня пьем до упада! Ты тоже, Юси-кун!

— Я готов!

— Ой, мы же так и не поужинали! — Акинэ-тян побежала в столовую.

Пока все остальные веселой гурьбой двинулись следом за ней, я зашел в гостиную. Хасэ так и сидел там, смотря в сторону любимого места Буси и Белы у окна.

Но больше этих двух маленьких душ в особняке нет.

— Хасэ… — я погладил его по спине и сжал плечо.

Он не отозвался. Я тоже хранил молчание.

Прошло какое-то время, прежде чем он тихо произнес:

— Хорошо, что они переродятся…

— Угу.

— Они ведь не ушли навсегда.

— Нет. Лишь на время.

— Тогда ладно.

— Уверен, они тебя не забудут.

На это Хасэ ничего не ответил.

— Вот увидишь, — настаивал я. — Они обязательно тебя вспомнят.

В прикрывшей сад тьме то тут, то там вспыхивали и неторопливо опускались на траву и цветы огоньки, укладываясь в светящийся ковер. Весь сад был залит тусклым светом, и от этой красоты сердце сжималось в груди. Так бы и любовался вечно.

В ту ночь в особняке было очень тихо. Будто все потусторонние создания затаились. Мы с Поэтом пили в гостиной и вспоминали Бусю, а Хасэ как ушел в свою комнату, так и просидел там без сна, глядя в окно на звезды.

Несколько падающих звезд расчертили черное небо, оставляя за собой длинный искрящийся след.

«Счастья вам в новой жизни…» — я сбился со счета, сколько раз обращался к небу с этим пожеланием. Как, уверен, и Хасэ.

Это была длинная ночь.

Через два года Буся и Бела действительно переродились, но Хасэ и после этого известия еще долго ходил как в воду опущенный. А поначалу так вообще перестал приезжать в особняк. Наверное, каждый день изливал душу и лил слезы над своим личным дневником на замочке.

И вот, в тот же вечер, когда у Тиаки состоялся финальный концерт в рамках тура «Four Color Concert», Рю-сан привез Юки и Тайки.

Невозможно передать словами, что я испытал, прикоснувшись к живым Бусе и Беле.

Я вновь ощутил, как это прекрасно — жить. Вспомнил, как меня до глубины души потрясло тепло объятий Хасэ после моей долгой комы.

В ночь, когда Аканэ-сан забрала Бусю и Белу, Хасэ не пролил и слезинки. Но прижав к себе Юки, он заплакал.

Буси и Белы, какими мы их знали, больше нет.

Но зато они живы, и это в десятки, в сотни раз лучше.

Их души вернулись в круговорот жизни.

Тепло их тел, биение сердец говорили сами за себя: «Я живу! Я часть этого мира!».

Юки и Тайки будут расти в любви и заботе, будут играть, учиться, пойдут работать, узнают, что такое любовь.

Они будут радоваться, грустить, переживать, развлекаться, столько всего узнают и испытают на себе.

Я по себе знаю, как это потрясающе.

Да, они были счастливы и здесь, в особняке, окруженные вниманием и заботой его обитателей и Хасэ, но этого было мало. Они должны познать настоящие, прижизненные радости и горести.

Я понял это как никогда ясно, когда ощутил их тепло и услышал стук их сердец. Вот почему Хасэ плакал. Я сам с трудом сдержал слезы.

Позже Хасэ сказал, что тот вечер помог ему разобраться в себе и двинуться дальше. Он все еще грустит, вспоминая Бусю, но встречи с Юки и Тайки помогают ему держаться.

Близнецы периодически приходят в особняк в гости.

И Хасэ всякий раз задаривает их игрушками и балует нещадно.

Если сейчас заглянуть в окна общежития «Котобуки», взору предстанет немного иная картина, чем прежде.

В особняке стало тише, но жить в нем все так же удивительно и интересно.

Такой знакомый и родной Особняк нежити, где столько всего произошло за последние несколько лет. Но я вспоминаю об этом с улыбкой, а значит — все хорошо.

— Чудесная тихая ночь, господин, — сказал Фул, внезапно материализовавшийся на «Пти», лежащем на краю стола.

— Привет, Фул. Сколько тебя не было, неделю?

— В последнее время вы были очень заняты, ваш скромный слуга не смел мешать своему господину, — отвесил он глубокий поклон.

«Пти Иерозоикон» спас мою жизнь, но истратил при этом все силы и сам собой запечатался.

Я всегда задавался вопросом, зачем судьба свела меня с этим гримуаром.

Мне ведь очень далеко до Рю-сана, Букиниста или Антиквара, чьи жизни неразрывно связаны с магией, я не собираюсь окунаться с головой в невероятные приключения или исследовать фантастические миры, а продолжаю жить жизнью самого обычного человека.

Кроме того, от заключенных в «Пти» волшебных и демонических созданий в принципе мало пользы, даже если бы я хотел, великим магом бы с ними не стал.

И все же я оказался в центре по-настоящему сверхъестественной истории с Боссом Кёдзо, в конце которой «Пти» сохранил мне жизнь. Возможно, ради этого мы и встретились?

А позже…

Во время кругосветного путешествия, когда нас занесло в Африку…

Как-то так вышло, что нас с Букинистом посреди дикого африканского леса преследовала группа людей, причем явно не с добрыми намерениями.

Хотя о причине их недовольства я догадывался: наверняка Букинист опять что-нибудь натворил.

Он обладает поразительным талантом вляпываться в неприятности с местными, что в Южной Америке, что в Китае, что в Индии, а теперь и в Африке.

Мне он никогда ничего не рассказывает о своих планах, надеясь тем самым уберечь меня от опасности (только это чаще всего не работает!), поэтому я очень смутно представляю, что нужно сделать, чтобы за тобой погнались бандиты с пулеметами, или гопники, или совсем уж странные личности в мантиях, напоминающих одежды священнослужителей. Могу лишь предполагать, что всякий раз речь идет о «секретных материалах», относящихся к военным тайнам или поискам сокровищ или имеющих большую историческую ценность. Букинист в этом отношении и правда настоящий Индиана Джонс.

Тот день не стал исключением.

В лесу мы разбили лагерь на берегу широкой реки.

Вечером Букинист сказал:

— Я отлучусь ненадолго. Надуй лодку и будь готов к немедленному отплытию.

Разумеется, у меня тут же возникло нехорошее предчувствие, поэтому вещи я разбирать не стал, чтобы можно было в любой момент схватить рюкзаки и бросить их в лодку.

Поэтому я почти не удивился, когда через два дня утром из леса с криком выбежал Букинист:

— Собирай вещи, Юси! Валим!

— Понял!

«Почему? Что случилось?» — спрашивать бесполезно. Мы прыгнули в лодку, и нас подхватило быстрым течением. И почти сразу из-за деревьев в нас полетели копья и стрелы.

Следом показались какие-то странные размалеванные белой и красной краской люди в жутких масках, все в перьях и с кучей кожаных украшений. Явно очередные представители какого-то опасного культа, слишком уж сильно они отличались от живущих в глубине леса аборигенов.

— Греби, Юси! Они нас сожрут, если схватят!

— Серьезно?!

— Это культ охотников за головами!

— Не знал, что эта традиция существует и в наше время.

— Для них это не традиция, они в прямом смысле охотятся за головами в рамках своего учения!

— Учения?!

Мои руки, держащие весла, покрылись мурашками.

— Они придумали себе бога, которому делают подношения в виде отрубленных человеческих голов, а все, что ниже шеи, съедают сами! Верят, что это сделает их счастливыми!

— Бред какой-то!

Эти безумцы продолжали швыряться в нас копьями и стрелять из луков. Некоторые принялись исполнять что-то вроде ритуального танца, сопровождая его неразборчивыми криками. Их тела были полностью красными.

«А вдруг это кровь?» — подумал я, и у меня похолодела спина.

— Хотя учение базируется как раз на традиции отрубания голов, просто ее смысл переиначили и сформировали на основе нее культ. Они уже убили нескольких человек из местных племен, и один из вождей обратился ко мне за помощью.

Течение ускорилось, и мы поплыли быстрее, постепенно отрываясь от преследователей.

— Они украли у него духовный артефакт племени и стали поклоняться ему, как своему божеству.

— И он попросил вас его вернуть?

— Угу.

В кои-то веки Букинист соизволил объяснить мне причину переполоха.

Он достал из сумки потрепанную книгу — стопку жестких листов, сшитых толстой нитью.

— Священная книга Луагуа, бога-хранителя племени Нгуажи. Их шаман с ее помощью проводит различные духовные ритуалы. И в ней же обитает бог.

— Они наверняка очень хотят ее назад.

— Еще как. Шаман Нгуажи вне себя. Когда книга вновь будет у него, он собирается с ее помощью уничтожить этих ребят.

— Я только «за».

И тут я услышал шипение. В лодку попала стрела.

— А-а-а!

Она начала сдуваться на глазах, и наша скорость резко уменьшилась.

— Это плохо!

Я торопливо выхватил из рюкзака скотч, выдернул из лодки стрелу и залепил отверстие. В такие моменты тканевый скотч — первейшее средство, доказано на практике за время долгих странствий.

Воздух больше из лодки не выходил, но скорость мы потеряли, и эти каннибалы опять начали нас нагонять. И это еще не все!

— Эй… смотрите туда! Впереди водопад!

Широкая лента реки будто обрывалась посередине.

Букинист сунул священную книгу назад в сумку.

— Ничего страшного! Всего метров тридцать!

— И это, по-вашему, не страшно?!

Впереди — водопад, позади — вооруженные преследователи.

И вдруг…

— Смею заметить, вы в затруднении, — раздался рядом с моим ухом чей-то голос.

— Еще в каком! — машинально огрызнулся я и осекся. — Но… Что?!

Я повернулся в сторону голоса.

Рядом с рюкзаком лежал «Пти», хотя он должен был быть внутри, а на нем стоял маленький человечек.

— Фул…

— Здравствуйте, господин! — отвесил он низкий поклон.

— Фул! — хором заорали мы с Букинистом.

Фул прыгнул мне на грудь.

— Как же давно ваш скромный слуга не имел чести видеть вас, господин!!!

— Но, погоди… Ты… Как?!

— «Пти Иерозоикон» восстановился? — спросил Букинист.

Фул горделиво выпятил грудь.

— Совершенно верно! Только что печать была снята!

В тот момент мир в моих глазах засиял.

На меня нахлынули воспоминания: как я впервые увидел Фула посреди ночи, как он явился передо мной и Хасэ, как я вызывал Гиппогрифа, Брондиза и других его созданий, и, наконец, как «Пти» сам собой запечатался. Голова едва не раскололась.

— За эти несколько лет духовные силы нашего господина многократно возросли, и это помогло нам восстановиться раньше, чем мы предполагали. Ваши грандиозные успехи потрясли нас до глубины души, ваши скромные слуги преисполнены благодарности и гордости…

Не обращая внимания на заливающегося Фула, я схватил «Пти» и пролистнул страницы. Тридцатиметровый водопад был важнее.

— «Верховная Жрица» Сильфида!

Фул добавил фальцетом:

— Сильфида! Дух ветра!

Вокруг нас заревел бешеный поток воздуха.

Он подхватил лодку, когда та вылетела с уступа, и мы мягко спланировали и приводнились на реке внизу.

— О-о-о! Отлично придумал! — похвалил Букинист.

— Потрясающая техника, господин! Ваш скромный слуга в великом восхищении! — вторил ему Фул.

Когда «Пти» только-только у меня появился, Сильфида смогла лишь сдуть ручку со стола. А теперь она практически идеально исполнила мой мысленный приказ. У меня по всему телу волосы встали дыбом.

Наши преследователи добежали до края скалы сбоку от водопада, но спуститься оттуда было невозможно. Им только и оставалось, что кричать и швырять нам вслед копья, пока наша лодка на хорошей скорости уплывала вниз по течению.

Когда река перестала бушевать и стало ясно, что каннибалам нас уже не догнать, я наконец смог с облегчением выдохнуть.

— Господа, мои искренние поздравления! Опасность миновала! — Фул демонстративно поклонился.

— Ха-ха-ха! — Букинист от души похлопал меня по спине.

— Ха-ха-ха! — тоже не сдержался я.

— Хо-хо-хо-хо! — присоединился к нам Фул.

Наш хохот еще долго разносился над рекой.

Я и сейчас не могу сдержать улыбки, вспоминая то время. Это был невероятно приятный, счастливый смех.

С момента запечатывания «Пти» и до восстановления его магических сил прошло почти три года. Вроде бы и долго, но в то же время и нет.

«Пти» всегда был при мне: лежал у меня в рюкзаке. Периодически я доставал его и листал страницы, шепотом зовя то Фула, то Хохму, но ответа не было.

А тем временем мои силы медленно, но верно возрастали.

— Совершенно верно, господин, — Фул согнулся пополам, едва не коснувшись макушкой стоп. — И это при том, что вам приходилось нелегко. Что неудивительно — вы впервые покинули родную землю и отправились странствовать по всему миру! Ладно Европа или Северная Америка, но Южная, Китай, Индия и Африка стали два вас серьезным испытанием. Ваш спутник вас не жалел.

— Да уж. Сколько я километров оттопал… И сколько ночей провел под открытым небом… Явно больше, чем в автобусах или дешевых гостиницах… — усмехнулся я.

— Но как бы тяжело вам ни было, вы не упускали из вида спину вашего спутника и продолжали следовать за ним. Ваша несгибаемая воля — вот что поддерживало и увеличивало ваши силы.

— Потому что я знал, что любые трудности обязательно рано или поздно сменятся радостями и новыми впечатлениями.

Дни, проведенные на лоне дикой природы, тайны древностей и даже попойки с местными на грязных задворках — все это послужило мне бесценным уроком. А благодаря мобильному и блогу, я смог разделить свои радости и горести с друзьями и близкими.

— То, что вы так об этом думаете, и служит источником вашей силы. И она же вновь сняла с нас печать, — проникновенно сказал Фул и опять низко поклонился.

Я вспомнил, как Тиаки, приехавший повидаться со мной в Лас-Вегасе, сказал:

«Если ты способен на подобные размышления, это делает тебе честь».

— Тиаки-сама знает, о чем говорит, — довольно захихикал Фул. После чего продолжил: — Немало людей, которые все видят в негативном свете. Кому-то не повезло таким родиться, а кто-то стал таким под влиянием тяжелых обстоятельств. Как бы то ни было, неисправимые глупцы те, кто не желает учиться принимать вещи такими, какие они есть, испытывать искренние эмоции и прислушиваться к мнению других. Таким людям никогда не достичь вершин интеллектуального и духовного развития. А значит, и счастья они никогда не познают.

Фул говорил так горячо, что даже немного запыхался. А я невольно подумал о Поэте — тот тоже не раз рассуждал на эту тему.

— Но наш господин не такой! Вы открыты всему: и боли, и печали, и радости, и веселью! Потому ваше сердце полно силы, которая питает нас. Во всем мире не хватит слов, чтобы выразить всю нашу благодарность…

— Все, Фул, достаточно, — оборвал я его, окончательно засмущавшись.

В моей жизни был период, когда я от всего отгородился, окружил себя стеной из раздражения и был готов сорваться по малейшему поводу.

Если бы я остался таким, мне бы никогда не удалось завести друзей, все мудрые слова Поэта, Рю-сана и Тиаки я бы воспринимал как нудные нотации «ничего не понимающих взрослых», а великие чудеса природы и древности не вызвали бы в моем сердце ни малейшего отклика. Чурался бы людей и только бы и делал, что жаловался и злился на несправедливый окружающий мир.

Но Хасэ и соседи по Особняку нежити изменили меня.

Благодаря им всем я обрел счастье.

И как итог — ко мне вернулся «Пти». Не знаю, правда, есть ли здесь прямая связь, но мне кажется, что есть.

После повторного снятия печати создания «Пти» стали немного спокойнее и собраннее. Возможно, на них повлияло то, что я повзрослел (и накопил сил).

Да, от патологического вруна кота, филина-склеротика, вечно грызущихся друг с другом богинь-сестер и других его созданий все еще мало толку, а я сам, заделавшись писателем, все чаще стал проводить время у себя в комнате, тем самым практически сведя на нет возможность участия в магических приключениях, и поэтому уже с трудом помню, когда в последний раз кого-то из них вызывал. Но я считаю их наравне с соседями по особняку своей любимой семьей, и это никогда не изменится.

Ах да, после возвращения в Японию я продолжил духовные практики — надо же держать себя в форме, теперь когда «Пти» распечатался.

Моим тренером вновь стала Акинэ-тян, успевшая вернуться в «Котобуки».

Точнее, ничему новому она меня уже не учит, мы просто раз в неделю, по воскресеньям, стоя под водопадом, читаем часик-другой «Сутру сердца» перед ужином.

Это даже и полноценной практикой назвать нельзя, скорее нагоняем себе аппетит под освежающими струями.

Без Художника и Буси с Белой в Особняке нежити стало тихо.

Юки и Тайки иногда приходят в гости, и счастливый Хасэ вносит в атмосферу необходимую толику оживления, но близнецы еще очень маленькие, поэтому их быстро забирают домой.

Хасэ на выходные приезжает в особняк, а так из-за занятости его комната обычно пустует.

Остальные обитатели «Котобуки» почти не изменились, но теперь, без громогласного Художника, даже вечеринки стали заметно спокойнее.

— Еще и вы с Акинэ-тян повзрослели, — улыбнулся Поэт.

Стоит глубокая осень, и сад особняка будто охвачен жарким костром. Оплетающее забор загадочное растение тоже окрасилось в красные и желтые оттенки, контрастирующие с синими блестящими плодами. Раньше Буся осенью всегда собирал эти ягоды в коробочку и любовался ими — наверное, они казались ему драгоценными камнями. Кружа и купаясь в косых лучах солнца, с шорохом опадают с деревьев алые листья. Маленькие черные человечки подхватывают их и куда-то уносят. А когда-то мы часто пекли в них сладкий картофель.

До ужина еще оставалось время, и мы с Поэтом решили опрокинуть по рюмочке под закуску из жареных щупалец кальмара с майонезом.

— Я дома! Как же я проголодался!

Это вернулся Букинист.

— Сейчас в особняке он — самый шумный, — заметил Поэт.

Я засмеялся.

— А-ах, холодает!.. О! А что у нас тут есть!

Он плюхнулся рядом с нами и принялся заглатывать щупальца, почти не жуя.

— М-м-м! Вкуснотища! — с полным ртом простонал он. — Еще и с майонезиком! Восторг!

— Да-да, мы тебя поняли. Присоединяйся, — Поэт налил ему саке.

— О-о-о! Подогретое! Отлично! «Дзюммай»? Вот это я понимаю — японская осень!

С кухни потянуло чем-то вкусным.

— Сукияки! Я этот запах узнаю из тысячи! Иеху-у-у!

— С мацутакэ и говядиной, — уточнил я.

— Японской осени — банзай! Как хорошо быть японцем!

Мы, сглатывая слюну, ожидали угощения.

— Какой аромат! — зашел в гостиную еще один сосед.

— О, Антиквар! Ты что-то совсем запропал!

— Здравствуйте!

— И правда, давно не виделись.

— Вечер добрый, господа! Счастлив видеть всех вас в добром здравии.

Антиквар все такой же: все та же подозрительная глазная повязка, все те же не внушающие ни малейшего доверия тонкие усики. По коридору позади него прошмыгнули и скрылись где-то в глубинах особняка его загадочные помощники.

Рурико-сан принесла вареные и жареные мацутакэ. Мы встретили ее аплодисментами и радостными возгласами.

— Похоже, я очень вовремя вернулся, — довольно улыбнулся Антиквар.

За столом мы, естественно, первым делом стали обсуждать Художника и Бусю с Белой.

— Это так чудесно, что Буся и Бела переродились.

— Вам сейчас легко говорить, Антиквар, — заметил я, — вас же тогда здесь не было. Знаете, как мы с Хасэ рыдали?

— Ха-ха-ха-ха!

— Но без них и правда как-то не так… О, наконец-то, сукияки! — встрепенулся Букинист. — Я уже заждался!

Он прав — совместные посиделки с соседями стали чуть-чуть тоскливее, чем раньше. Но в их кругу все так же тепло и интересно, и еда кажется еще вкуснее.

— Ой, как аппетитно пахнет! У меня прямо желудок сводит!

— О-о, сукияки!

Это вернулись с работы Акинэ-тян и Сато-сан.

Акинэ-тян ловко захватила из набэ сразу несколько кусков свинины и умяла их вместе с целой плошкой риса. Рурико-сан торопливо принесла новую порцию вырезки.

В темно-синем небе висит яркий месяц. Осенние ночи холодны, но в гостиной особняка царит теплая и дружелюбная атмосфера, которую поддерживают смех и бесконечные разговоры.

— Подумать только, Акинэ-тян и Юси-куну скоро уже тридцать!

— Дети так быстро растут!

— И ты выросла настоящей красавицей и умницей, — сказал Антиквар, целуя Акинэ-тян руку.

Та лишь усмехнулась.

И правда, как же быстро время пролетело.

— Слышал, Сато-сан, ты опять устроился в новую компанию?

— Хе-хе-хе, ага! На этот раз в фирму, занимающуюся производством одежды. Правда, опять работаю с финансами.

— У него в коллегах моя бывшая одноклассница! — добавил я.

А именно — Сакураба, одна из «трещоток».

— Даже так? — изумленно округлил единственный серый глаз Антиквар.

— Представляешь? Правда, мы в разных отделах, поэтому совсем не общаемся.

— И главное, Сато-сан приходится ей кохаем, который на пять лет ее младше!

Все так и покатились.

— Уже в который раз это слышу, а все равно не могу удержаться от смеха!

— Сато-сан в своем репертуаре!

Букинист и Поэт, не переставая хохотать, чокнулись.

В опустевший набэ мы насыпали риса, причем не вареного, а поджаренного — так он лучше впитывает оставшийся после сукияки ароматный бульон (надо только следить, чтобы не подгорело). Ели мы его прямо из набэ ложками — с точки зрения этикета, конечно, не очень, но зато было невероятно вкусно! Особенно в сочетании со слабомаринованной капусткой по особому рецепту Рурико-сан! Мы не отлипали от набэ, пока не съели все до последней рисинки.

Ужин продолжился алкогольной пирушкой под закуску от нашего гениального повара. К сожалению, работа не позволяет мне пить ночи напролет с Поэтом, как это делал Художник. Да и вообще таких алкогольных марафонов, кроме них двоих, никто бы не выдержал.

— Между прочим, я сам не большой любитель засиживаться с бутылкой до рассвета, я лишь составлял компанию Фукасэ, — возразил как-то раз Поэт на мое замечание.

Так это или нет, но сейчас в особняке действительно уже никто не напивается до такой степени, что засыпает прямо в гостиной. Конечно, с точки зрения здорового образа жизни это к лучшему. Но отчасти поэтому теперь в «Котобуки» стало заметно тише.

Постепенно, но особняк меняется.

Это естественно.

И наше с Акинэ-тян взросление тоже внесло в этот процесс свою лепту.

Такова жизнь.

Но все равно… это немного грустно.

Примерно в то же время это и случилось.

Я отправился в город на встречу с редактором, но перед этим по приглашению Хасэ пообедал с ним в дорогущем ресторане на последнем этаже офисного здания.

— А-ах, поскорее бы в особняк и погреться в источнике, — простонал Хасэ, с хрустом разминая плечи.

— Устал?

— Китадзё нашел отличный индийский шелк, сейчас ведем переговоры о закупке. Думаем использовать его для модного женского аксессуара, который скоро пустим в продажу, — пояснил он, буквально набросившись на кусок стейка.

Его глаза горели рабочим энтузиазмом.

Компания Хасэ постепенно переходит к чисто международной торговле. Команда «переговорщиков» во главе с Китадзё ездит по всему миру в поисках товаров, которые будут востребованы на рынке Японии. До по-настоящему крупных сделок им пока еще далеко, но они успели заключить несколько крайне выгодных контрактов для продажи по каталогам. Все-таки какое удобное сейчас время — если тебе что-то хочется, совсем не обязательно ехать за этим за границу.

Последним хитом стало мыло ручной работы с Гавайев — находка Китадзё. Покупательницы пришли от него в восторг. Статьи в модных журналах тоже подогрели интерес. Хасэ, как лицо фирмы, раздавал интервью и комментарии корреспондентам женских изданий. Благодаря его ослепительной улыбке и обещанию «Поверьте, вам понравится», продажи мыла взлетели вдвое. А если учесть, что у него в личных секретарях Гото, журналистки продолжали заваливать Хасэ просьбами об интервью и сборе материала для статей, лишь бы еще раз повидаться с этой парочкой красавчиков.

Тем временем их параллельный бизнес — мобильные кафе, управляемые бывшими гопниками, — тоже пошел в гору и превратился в целую сеть. И если поначалу в этих «вагончиках» еще работали бритоголовые отморозки, сейчас они все уже выросли в солидных мужчин, крепко стоящих на ногах. Многие успели обзавестись семьями. Кое-кто ушел работать в основную фирму, а кто-то начал собственное дело.

— Я считал, что мне никогда не жить нормально. Я очень уважал Китадзё-сана, но был уверен, что не смогу, как он, и когда-нибудь обязательно сорвусь, — многие из них говорили нечто подобное.

Ребятам, которые плохо учились в школе и в подростковом возрасте только и знали, что шляться по улицам, развлекаться и ввязываться в драки, тяжело привыкнуть честно работать изо дня в день. Многие из них никогда даже на подработку не устраивались, поэтому, уверен, для них стало шоком, когда Хасэ, после того как Китадзё присоединился к его команде, доверил им руководство мобильными кафе.

И тогда их лидер преподал им очень важный урок — он на своем примере показал, что к клиентам нужно относиться со всем возможным уважением.

— Слушайте сюда, мы все — я и вы — обычные, честные работяги. Уважать покупателей — это совершенно естественно, и именно так и должно быть. Я ведь Хасэ и Кусэгаву уважаю. Кусэгава вон, тоже собирается в будущем открыть свое додзё каратэ.

Кусэгава, как я понял, был лидером конкурирующей банды, когда Китадзё еще учился в школе, и между ними постоянно происходили серьезные стычки.

— Я хочу, чтобы вы могли жить нормально. У вас получится, я в вас верю! Ничего, если что-то не будет удаваться, главное — вытерпите первые три года!

Когда лидер много и честно трудится, его верные последователи просто не могут остаться в стороне. Разумеется, не обошлось без проблем: один не уследил за продуктами, и те испортились, другой ошибся со счетом-фактурой на сырье, третий поругался с клиентом, и так далее. Но Китадзё терпеливо поддерживал своих ребят и помогал все решать. А Хасэ молча продолжал вкладывать в них деньги.

Вчерашние гопники поняли, что их «не кинут», и это послужило стартом воистину удивительных преобразований. Они стали относиться к работе со всей серьезностью, и кафе, до этого постоянно терпевшие убытки, стали приносить прибыль. Это придало им уверенности.

— Пусть я ничего, кроме как варить кофе, не умею, но зато у меня нормальная жизнь. Я на нее и не надеялся, всегда думал, что вступлю в какую-нибудь преступную группировку, и меня в итоге пристрелят. Ну, может, все было бы не так драматично, но ничего хорошего я от судьбы не ждал, — усмехнулся один из бывших гопников, уже давно переставший брить голову. — Когда родился ребенок, я впервые по-настоящему осознал, как же мне повезло, что я пошел за Китадзё-саном и Хасэ-саном. Теперь я смогу обеспечить семью.

И он показал мне фотографию совсем еще маленького малыша. И какая же у этого смущенного молодого папы была чудесная улыбка.

— С открытия фирмы прошло всего-то сколько — шесть лет? Семь? Здорово вы поднялись, — сказал я Хасэ.

Тот довольно ухмыльнулся.

— Еще все впереди.

Амбиции Хасэ простираются намного дальше.

Он не остановится, пока его фирма не обретет статус одной их крупнейших в стране.

Пока она не станет вровень с компанией его отца.

Попрощавшись с Хасэ, я отправился на встречу с редактором за чаем в лобби-баре одной гостиницы.

С тех пор, как из Голливуда поступило предложение о съемках фильма по мотивам «Инди и Джонса» прошло уже немало времени, но переговоры совсем не двигались с места.

— Лично я никуда не тороплюсь. И не расстроюсь, если они вообще свернут обсуждение, — признался я.

Честно говоря, идея экранизации меня не особенно вдохновляла. Если уж снимать, то точно по книге, но в этом как раз и заключалась главная сложность. Кинематографическая индустрия — это царство абсолютного хаоса. Наши, японские студии тоже много раз предоставляли планы проектов по «Инди и Джонсу», и от всех у меня глаза лезли из орбит. Одни хотели, чтобы все герои были японцами, другие — чтобы Инди и Джонс стали старшеклассниками, третьи — чтобы Инди стал девушкой, и у них с Джонсом была любовь, четвертые — чтобы Инди стал ребенком, и они с Джонсом сражались с чудовищами… А кто-то вообще хотел обойтись без Джонса.

Руки так и чесались взять некоторые планы и наброски сценариев и швырнуть их в лицо продюсерам.

Что у них только в головах творится — категорически не понимаю. Как такое видение может порадовать фанатов оригинала и вообще любителей кино? Лично я, как один из таких любителей, был полон возмущения.

С потаенной надеждой, что переговоры по экранизации так потихоньку и завянут, я попрощался с редактором и, немного побродив по улицам, поехал на электричке домой.

Когда я вышел на станции Таканодай, солнце уже заходило. Дни стали заметно короче.

Чтобы добраться до «Котобуки», нужно пройти район частных домов. До окончания рабочего дня еще оставалось немного времени, и здесь царила удивительная тишина. Из открытых окон доносились вкусные запахи готовящихся ужинов. Окрашенная осенью листва в лучах заходящего солнца, казалось, на самом деле полыхала. Я невольно остановился, вбирая в себя эту красоту.

Мой взгляд скользнул вверх и наткнулся на кошку на одном из воротных столбов.

«Что-то я ее не помню».

В этом районе кошек почти нет, я видел всего парочку, и эта была незнакомой. Полосатая, прямо как тигр, только не оранжевая, а бежеватая. Размером примерно в две мои ладони — еще котенок.

Дом за воротами был нежилой, может, она потерялась? Или дворовая? Лежит, подобрав под себя лапки, и неотрывно смотрит через дорогу.

Я подошел и тихо мяукнул.

Кошка тут же вскочила и уставилась на меня круглыми глазами. Затем раскатисто мяукнула, спрыгнула со столба и принялась тереться об мои ноги.

— Ха-ха-ха-ха! А ты ласковая!

Я взял ее на руки, и она тут же громко замурчала и потерлась головой о мою грудь.

— Бедненькая, соскучилась по людям? Ты, наверное, потерялась. И где же твои хозяева?

Кошка, не переставая урчать, лизнула меня в подбородок и стала передними лапками мять мою одежду, как бы говоря: «Я тебя люблю, я тебя очень люблю, не бросай меня».

— Хорошо, хорошо, уговорила. Ты голодная? Попрошу Рурико-сан тебе что-нибудь приготовить. Кашку с кацуобуси, например. Или рыбку с тикувой. Черт, я бы и сам не отказался.

«Накормлю ее, сфотографирую и напечатаю листовок, может, кто-нибудь хочет завести питомца…» — думал я, заходя в ворота особняка.

И вдруг тело кошки на секунду засветилось.

— Что?..

— Э-эм… господин, — появился на моем плече Фул.

Кошка немедленно на него прыгнула.

— Господин, — увернувшись, повторил Фул, — вы же понимаете… что этот котенок не живой?

— Что?!! — не сдержал я вопля.

Фул демонстративно вздохнул.

— Так я и знал.

— Погоди… так она привидение? Нежить?

— Этот котенок уже умер. В связи с чем, полагаю, ее можно отнести к привидениям.

— Но… я так четко ее вижу! Могу взять ее на руки!

— Это не такая уж редкость. К Бусе-сама вы тоже могли прикасаться.

— Ну… да… но…

— Позволю себе предположить, что этот котенок не осознает своей смерти. Скорее всего, он жил и умер в том доме, и его дух остался там, так и не упокоившись.

Должно быть, кошка каждый день ожидала на том столбе возвращения хозяев, не понимая, что этого никогда больше не случится.

— Тебя наверняка очень любили… Поэтому ты так грустила, оставшись в одиночестве…

Кошечка не отрывала от Фула заинтересованного взгляда. Мордочка у нее при этом была умилительная.

— Полагаю, ее дух уже давно там обитает, и вы, господин, много раз проходили мимо нее.

— Но я никогда ее не замечал…

— Да. Но сегодня обстоятельства сложились так, что вы ее увидели.

Обстоятельства… И что мои духовные силы возросли, и что кошка ждала хозяев, и что был закат, и множество других мелких и не очень причин совпали. Получается, мне было предназначено забрать ее оттуда и принести сюда?

Это судьба.

Кошечка посмотрела на меня коричневыми круглыми глазами, продолжая усиленно мять коготками мою одежду и громко мурлыкать. Сколько же ты просидела там, одна-одинешенька, веря, что хозяева вот-вот вернутся, раз теперь так радуешься человеческому обществу?

— Судьба или нет, а прогнать тебя я уже не могу.

Для «Котобуки» неважно, кто ты, здесь мирно сосуществуют люди и потусторонние создания. Раз я смог пронести кошку через ворота, значит, она не представляет угрозы. Подумаешь, станет на одного обитателя больше.

Не выпуская кошечку из рук, я пошел ко входу, но перед дверями остановился и запрокинул голову, оглядывая особняк.

— Добро пожаловать в Особняк нежити — твой новый дом. Тебе больше не придется сидеть на том столбе в одиночестве.

Я погладил кошечку, и она сощурилась и громко замурчала.

— Я дома!

В гостиной был Поэт.

— С возвращением, Юси-кун. Хм?

— Вот, подобрал, — смущенно почесал я голову, опустив котенка на пол.

— Кошка! — прищурился Поэт.

А она тут же на него прыгнула с явным приглашением поиграть.

— А-ха-ха, а она не боится людей!

Поэт зашуршал газетой, которую до этого читал. Кошка повиляла задом, прицеливаясь, и прыгнула на нее.

Я обратился к готовящей ужин на кухне Рурико-сан:

— Можно вас попросить дать ей что-нибудь?

Та сложила белые пальцы в знак «о’кей».

Поэт тем временем смял газету в подобие мячика, и кошка, мягко топоча по татами, принялась гонять его по всей гостиной.

— А-ха-ха-ха, какая активная! Молодец!

— Подросток, считайте.

— Девочка? То-то я смотрю: мордашка красивая. Имя уже придумал?

— Еще нет. Иссики-сан, она, оказывается, привидение.

— Я так и подумал, — спокойно отреагировал Поэт. — Хотя здесь это не имеет никакого значения.

— Это точно…

А кошечка все продолжала носиться за бумажным мячиком из угла в угол: «та-та-та, та-та-та»… И как-то даже на душе становилось теплее от этого энергичного топота. Наверное, радость пушистой красавицы оказалась заразительна.

Рурико-сан приготовила ей ужин — смесь из мелко нарезанных тикувы и вяленой рыбы. Кошка бросилась стремглав к миске и с утробным мяуканьем принялась расправляться с угощением. И так это было мило, что мы с Поэтом не сдержали улыбок. Рурико-сан, судя по тому, как она теребила пальцы, тоже была страшно довольна.

— Иссики-сан, придумайте ей имя.

— Хм… Она ласковая… Пусть и будет Лаской.

— Лаской?!

Поэт и в случае с Бусей и Белой не заморачивался с долгими раздумьями при выборе имен. Ласка, значит… А что, мне нравится.

— Ласка. Слышишь? С этого дня ты Ласка.

Ласка, облизываясь, посмотрела на меня и мяукнула, будто отвечая.

— Ой, кошка!

Это вернулась Акинэ-тян.

Ласка тут же побежала ей навстречу: «Поиграй со мной!». Да уж, страх перед людьми ей неведом. Радуется каждому, кто готов с ней повозиться. Как же она, должно быть, истосковалась.

— Точно, я видела ее на воротном столбе нежилого дома! — вспомнила Акинэ-тян.

Она всегда проходила мимо, потому что экстрасенс ее класса и так сталкивается каждый день со сверхъестественным, никаких сил не хватит, чтобы обращать внимание на каждое привидение кошки.

— Значит, ты ее оттуда забрал, Юси-кун, — с едва уловимой проникновенной интонацией произнесла Акинэ-тян, прикоснувшись кончиком носа к носику Ласки.

— А что, нельзя было?

— Нет-нет, все нормально. От прибавления одного призрачного питомца в особняке теснее не станет. Просто я ее забрать не могла, вот и думаю, как здорово, что у тебя получилось.

У экстрасенсов принято не вмешиваться, какие бы несчастные привидения или нежить им ни попадались на глаза. Не то чтобы это строгое правило, просто им и так постоянно приходится иметь дело с потусторонними созданиями, специально искать себе дополнительной головной боли никто не захочет. Кроме того, экстрасенсы как никто тонко чувствуют переплетения нитей судеб.

— Так ты Ласка? Я так рада, что вы с Юси-куном оказались связаны. Теперь тебе больше не будет грустно. Здесь у тебя всегда будет, с кем поиграть, — наглаживала Акинэ-тян кошечку.

Следом вернулись Букинист и Сато-сан.

— А! Кто пушистика принес?

— Дайте ее мне! Дайте погладить!

В гостиной особняка резко стало очень оживленно. Всем хотелось приласкать кошечку, поиграть с ней, и Ласка без устали бегала от одного к другому.

— Ай-яй-яй!

— Мой пальчик! Так нечестно!

— А-ха-ха-ха-ха!

— Гха-ха-ха-ха-ха!

Перевозбудившаяся Ласка нападала на Букиниста и Сато-сана, царапалась, кусалась. Те с воплями пытались увернуться, но без особого успеха. Мы с Акинэ-тян и Поэтом безудержно хохотали. За нами наблюдала довольная Рурико-сан.

За ужином, пока мы наслаждались очередными кулинарными шедеврами, Ласка носилась по всей столовой, впивала когти в ноги, лизалась, кусалась, залезала на колени, вытягивалась на полу для небольшой передышки и опять вскакивала, просилась, чтобы ее погладили. Из-за ее бурной активности разговоры то и дело обрывались, но с наших лиц не сходили улыбки.

В конце концов силы у бедняжки кончились, и к концу ужина она уснула, да так крепко, что, даже когда я поднял ее за шкирку, она не открыла глаз.

— Отнесешь ее к себе в комнату? — недовольно спросил Букинист.

— А как иначе? Он же все-таки ее хозяин, — засмеялся Поэт.

— Научи ее, что можно спать во всех комнатах, Юси, — настаивал Букинист.

Не знал, что он такой большой любитель кошек.

— Сначала ей нужно приготовить место для сна, — сказала Акинэ-тян, принеся коробку и флисовый плед.

Я застелил пледом коробку и положил в нее Ласку.

— Прости, Акинэ-тян, лишили тебя пледа.

— Он дешевый, ничего страшного.

Ласка свернулась клубочком в «гнезде» из флиса. У нее была такая умилительная мордочка во сне, что любой, посмотревший на нее, тут же расплывался в улыбке.

Мы решили вскрыть бутылочку.

В гостиной наконец стало тихо, но эта была удивительно теплая, ненавязчивая, дружелюбная тишина. Маленькая Ласка спала в стоящей сбоку от меня коробке, но само ее присутствие будто насыщало воздух чем-то значимым.

Как же появление одного существа может все изменить.

Да, Ласка — привидение, но она уже прочно вошла в наши сердца. Прямо как Буся.

Я впервые по-настоящему ощутил, какая же тоска царила в особняке все это время. И как резко она улетучилась, как только Ласка оказалась здесь.

Мы все с одинаковыми теплыми улыбками размышляли, какое веселое завтра нас ожидает.

А виновница охватившей нас всех радости проспала до самого утра.

Ласка наконец почувствовала себя дома и в безопасности.

Когда я проснулся следующим утром, коробка, что я поставил у подушки, была пуста.

В первую секунду я испугался, но затем увидел Ласку сидящей на письменном столе и смотрящей в окно на сад. Ее мордочка была наполовину скрыта краем шторы, а шерстка в лучах утреннего солнца отливала золотом. Я невольно ею залюбовался.

— Ласка, — позвал я.

Она дернулась, посмотрела на меня, после чего с громким мяуканьем спрыгнула ко мне со стола и замурчала.

— Хорошо спала? Ты моя красавица, — потерся я щекой о ее мягкую шестку и спохватился: веду себя прямо как Хасэ!

Вот он удивится, когда приедет. Скорее бы.

С Лаской на руках я спустился в столовую, где нас уже с нетерпением ждали.

— Ой, так это она, это Ласка?! — в восторге взвизгнула Марико-сан.

— Ласка, доброе утро!

— Ласочка, как спалось?

— Ласёнок, Рури-Рури приготовила тебе вкусный завтрак!

Я ощутил себя в окружении бабушек и дедушек, сюсюкающих над первой внучкой.

— А-ха-ха-ха! — не сдержал хохота Рю-сан, когда я ему об этом рассказал.

Мы с ним сидели на засыпанной опавшими листьями веранде. Вернувшийся из очередной «командировки» черный волшебник с удовольствием пил кофе и ловко отбивался от охотящейся за его длинными черными волосами Ласки.

На деревьях уже не осталось листвы, зато ничто не мешало солнцу заливать сад светом, придавая ему красивый оттенок патоки. Время от времени в воздухе будто начинали кружить стайки искр, напоминающие подхваченный потоком планктон.

— Ты знаешь, когда мы с Аканэ-сан пришли за Бусей и Белой, я на секунду засомневался. Можно ведь было подождать лет десять и потом помочь им отправиться на Небеса, но… Это бы ничего не изменило.

Я кивнул. И через десять лет, и через двадцать мы бы все равно затосковали без них.

— Это чудесное и радостное событие, что их души наконец смогли упокоиться, но с другой стороны оно означало, что они нас покинули. И это чувство потери тоже нельзя было отрицать… Для особняка это стало большой утратой.

— Особенно для Хасэ, — пробормотал я.

Рю-сан фыркнул и продолжил:

— Кто бы что ни говорил, но все здесь стали для них настоящей любящей семьей. Не только Буся и Бела были здесь счастливы, они с лихвой одаривали счастьем нас. И с их уходом это прекратилось. Мы все здесь взрослые люди и понимаем, что печаль и тоска — это неотъемлемые спутники радости. И все же…

— Да…

И все же с отъездом Художника и потерей Буси и Белы «Котобуки» очень сильно изменился.

— Ничто не остается неизменным с течением времени. И Особняк нежити не исключение. Мы все это понимаем. И все же… — со вздохом повторил Рю-сан.

И все же…

Все же…

Даже если разум понимает…

Тоска от этого не ослабевает.

И печаль тоже не уходит.

Мы должны ценить и эти чувства тоже.

Пожухлая трава купалась в солнечных лучах. Красивый, но навевающий легкую грусть осенний сад.

И длинные черные волосы Рю-сана, и шерстка Ласки, которую он прижимал к своей груди одной рукой, отливали патокой.

— Конечно, Буси Ласке не заменить, но теперь у всех здесь вновь будет, о ком заботиться. После того, как Буси и Белы не стало, все заново осознали, как это важно и необходимо для нас же самих — любить кого-то… Ну да все это лирика, а по факту попробуй отказать, когда такая красавица просится с ней поиграть, — сощурился Рю-сан и погладил Ласку по голове.

Та какое-то время неподвижно сидела и, не мигая, смотрела на него снизу вверх, а затем вдруг прыгнула, попав макушкой ему прямо в подбородок (видимо, успела передохнуть и набраться сил для нового раунда игры).

— Ай!

— Ой, простите!

А Ласка уже повисла у него за спиной, вцепившись зубами в волосы. Заодно и впившись когтями в спину.

— Ай-яй-яй!

— Простите, извините! Эй, Ласка, прекрати!

Наблюдавший за нами из гостиной Поэт задумчиво произнес:

— С Лаской теперь о былой скуке и не вспомнишь. Знаете, как говорят: в обществе щенят и котят старики тоже веселеют.

Мы с Рю-саном так и прыснули.

— И правда!

— Вы совершенно правы, Иссики-сан!

Сквозь смех я попросил Поэта помочь отцепить Ласку от волос Рю-сана. Тот, несмотря на боль, тоже посмеивался.

Через неделю Хасэ наконец выбил себе выходной и приехал в особняк.

Стоило ему только зайти внутрь, как Ласка бросилась в атаку, пуская в ход когти и зубы. Хасэ, забыв об усталости и исцарапанных, искусанных руках и ногах, принялся носиться с ней, как оглашенный. А позже, уже погрузившись по шею в бассейн с термальным источником, громко выдохнул:

— Фу-у-у! Аж на душе полегчало!

После чего повернулся ко мне и улыбнулся.

— Теперь стало на один приятный повод для приезда в особняк больше. Спасибо, Инаба.

Для Хасэ Особняк нежити — это место для отдыха душой, где можно забыть о работе, расслабиться в термальном источнике и насладиться умопомрачительно вкусной стряпней Рурико-сан. Уже этого хватает за глаза, но все же он тосковал без Буси и Белы. С Юки и Тайки мы видимся лишь изредка.

Ласке никогда не заменить Буси и Белы. Но она тоже невероятно милая, и о ней хочется заботиться. Я очень надеюсь, что с ее появлением Хасэ станет веселее.

— Нельзя постоянно работать, господин большой начальник, — заметил я. Это был намек на то, чтобы Хасэ чаще приезжал в особняк.

— И не говори. Буду исправляться, — улыбнулся он. Отличная вышла улыбка.

Той ночью он ночевал у меня в комнате, и мы долго с умилением наблюдали за Лаской, спящей между нами на спине.

Без Художника, Буси и Белы в Особняке нежити стало тоскливо. Мы все это чувствовали. И поэтому так обрадовались Ласке — с ней здесь вновь стало оживленно.

Уверен, поначалу мы видели в ней, такой забавной и активной, замену Бусе и Беле. Рядом с ней тоска по ним притуплялась, возвращалось хорошее настроение, поэтому, думаю, все так рвались с ней поиграть.

Но постепенно копились новые воспоминания, а старые все дальше уходили в прошлое. Так новые переживания приходят на место старых, обновляя наши чувства, благодаря чему человек находит в себе силы продолжать идти вперед.

В особняке вновь стало шумно.

Но не так, как было раньше. Наступил новый период.

Пройдет время. Накопятся новые воспоминания.

И наконец…

Откроются ворота, и в них, ведомый непредсказуемой судьбой, зайдет новый, еще совсем юный — каким когда-то был и я — жилец.

Наверное, в этом и есть смысл существования Особняка нежити.

Таков его круговорот времени.

И возможно, именно мне, уже как «старожилу», посчастливится встретить этого «новенького».

Как же я предвкушаю этот момент.