— И как все в итоге получилось, на твой взгляд?

— Потерпи и сам увидишь. Я думаю, можешь надеяться на лучшее, Ясуда заверил меня, что изо всех сил постарался.

Ёкодзава вздрогнул при упоминании имени Ясуды Го. Это был продюсер полнометражки по «Кану». Ёкодзава с ним разговаривал всего дважды, но до того странно, что теперь не знал, как к нему относиться.

— Ясуда-сан, да... Его считают странным, и я, пожалуй, соглашусь.

Почему он так напрягся от простого упоминания имени? Потому что Ясуда чуть ли не с первого взгляда понял все о его отношениях с Киришимой. Отстраненные очками и длинными ресницами глаза будто видели тебя насквозь, все самые страшные тайны и мрачные секреты.

— Ну да, есть такое. Даже среди чокнутых в «Марукаве» он один из первых. Но при этом талант у него от бога.

— Понятно... — Слова и выражение лица Киришимы ясно говорили, насколько он уважает Ясуду. Ёкодзава, судящий о нем только по его работам, соглашался, что Ясуда невероятен, но все-таки Киришима редко кого-то хвалил так рьяно.

Ясуду считали эксцентричным и таинственным человеком — это Ёкодзава знал задолго до встречи с ним — а любой его проект становился золотой жилой. Разумеется, первоисточники адаптаций чего бы то ни было изначально были очень популярными. Их именно поэтому так уверенно адаптировали. Но Ясуда кроме этого любил найти какой-нибудь незаметный и неизвестный проект и вопреки сомнениям всей «Марукавы» сделать из него шедевр.

Президент «Марукавы», видимо, верил в чутье Ясуды и дал ему полную свободу действий. Некоторые сплетни, которые за многие годы слышал Ёкодзава, казались преувеличениями, но теперь, после первой встречи, он был поражен внешним видом Ясуды.

Продюсер был ровесником Киришимы, ему было уже за тридцать, но по внешности ему давали лет двадцать пять и искренне в это верили. У Ясуды были блестящие черные волосы и тонкая бледная кожа, изящное телосложение и тонкие черты лица, словно у фотомодели. По внешности невозможно угадать возраст, как и у одного из редакторов «Изумруда», кстати... А при первой встрече с Ёкодзавой — Киришима тогда тоже присутствовал — Ясуда с первого взгляда понял, что они вместе, и сообщил о своей бисексуальности.

От шокирующих слов и поведения Ёкодзава смог только изумленно ахнуть, но, уж поверьте, так отреагировал бы кто угодно.

— Но работать как взрослый не умеет совершенно. Самовлюбленный, эгоистичный, упрямый и сроки никогда не соблюдает. Ты не представляешь, сколько раз мне приходилось разгребать за ним дела. — Определенно, далеко не десяток. Наверняка определений для Ясуды в мыслях Киришимы было и побольше. — Но все-таки... хоть он и инфантильный... я продолжаю ему все прощать. У него, наверное, еще один дар — его невозможно по-настоящему ненавидеть. Ну и как соперничать с таким одаренным?!

— Твой отдел тоже кузница бестселлеров. — Насколько считал Ёкодзава, Киришима тоже был одаренным.

— Мне просто везет, попадаются работы действительно хороших авторов.

— И ты сам кое-что умеешь. — Скромничает, ага; каким бы талантливым ни был автор, только редактор — первый читатель — находит очарование в произведении.

— Наверное, да. Приятно думать, что я немного помогаю.

— Ты помогаешь не немного.

— Я люблю свою работу за все: за исследования рынка, за расчеты, за предугадывание ожидаемого сюжета и персонажей, за обсуждение всего этого с авторами. В этом собственно, и есть работа редактора.

Киришиму можно было назвать любопытным, в любую свободную минуту он читал книги, по возможности просматривал рейтинги популярных аниме и дорам. Если что-то привлекало его внимание, он тут же в это вникал, а еще он придавал очень большое значение личному общению, постоянно расширяя круг своих знакомств. Даже заглянувших в гости друзей Хиёри он невзначай расспрашивал о том, что сейчас популярно.

Именно поэтому, наверное, его и его авторов работы всегда были на пике популярности, и даже если он не угадывал тему на сто процентов, общая идея верной была всегда. Даже Ёкодзава по прошествии многих лет в отделе продаж чувствовал эту его интуицию.

Следить за читательской аудиторией и рынком важно было и для самого Ёкодзавы. Цифры соцопросов и голосований помогали ему предсказывать, какие книги будут хорошо продаваться в ближайшем будущем. Новичком он работал буквально методом тыка наугад, а теперь наловчился. Он практически чувствовал, что какая-то книга будет продаваться хорошо — хотя это, наверное, вопрос только опыта.

— Гении далеко от нас, простых смертных. Я просто рад быть полезным.

— Но именно потому, что ты сам рассудительный и умный, ты можешь быть полезным, согласись?

— Не в уме дело, скорее, в объективном видении ситуации. Чутье — штука полезная, но лишняя самоуверенность может плохо кончиться. Если тебе что-то нравится, а читателям нет, они никогда не станут это покупать.

— Верно.

— Я что хочу сказать, я горжусь своей работой, но видя, как Ясуде все удается, иногда, признаю, завидую. Мы ведь ровесники, раньше эта разница меня жутко злила, хотя я и продолжал его уважать. Но увы и ах...

— Бывает... — На миг Ёкодзаве отчего-то стало больно в груди, но он не успел понять причину, голос Киришимы отвлек его от мыслей.

— Кстати об этом — увы и ах, после этих выходных какое-то время мы не сможем любиться и миловаться.

— А? Ты о чем? Ничего не поделаешь, работа есть работа. — Он изумленно смотрел на показушно вздохнувшего и поникшего Киришиму. «Какое-то время» в лучшем случае означает месяц, не из-за чего так страдать.

— Ну-у, перестань... Тебе сложно проявить хоть немного грусти по этому поводу? Ты как Хиё...

— Что она сказала?

— «Это твоя работа, ничего не поделаешь, да?» И сегодня она, наверное, поняла, что я буду занят, и отпросилась ночевать к бабушке.

— Такая маленькая, а такая взрослая.

Несложно было представить Хиё, говорящую что-то подобное, Ёкодзава слегка улыбнулся. Возможно, из-за того, что у нее долгое время был один только отец, она временами вела себя несоответственно возрасту. Наверняка еще и отчитала отца за хныканье.

— Это да. Спасибо тебе, она растет замечательной девушкой.

— Потому что ты ее правильно воспитал.

Как отец-одиночка Киришима состоялся замечательно. Во многом он, конечно, полагался на своих родителей, но честность и трудолюбие девочки, несомненно, были его заслугой. Несмотря на плотный график, он как можно больше времени проводил с дочерью.

— «Правда??» — хотел бы сказать я, но в основном это благодаря моей матери. Один я бы ни за что не справился.

— Хиё же девочка.

— Она сейчас иногда заботится обо мне больше, чем я о ней. И в ее разговорчивости я тоже чувствую немалое влияние моей матери.

— Ты и сам тот еще болтун. — Ёкодзава крайне редко побеждал в спорах с Киришимой. Что бы он ни возражал, слова оборачивались против него, и в конечном итоге приходилось соглашаться с чем угодно. Смекалку Хиёри однозначно унаследовала от отца — иногда, конечно, она на чем-то запиналась, но в большинстве случаев соображала очень быстро.

— Да? Я всегда считал, что я обычный.

— Поверь мне, так считаешь только ты. — Непонятно, то ли он притворялся, то ли действительно этого не осознавал, но будь нормой такая разговорчивость, мир стал бы намного более шумным. — Но без Хиё... тут все-таки тихо.

Без Хиё и квартира казалась другой, без одной маленькой девочки.

— Да уж... Но в этом есть и светлая сторона.

— ...Здесь Сората. — Не мог он просто согласиться, вот и буркнул первое, что в голову пришло, лишь бы скрыть смущение.

— Сората ушел спать в комнату Хиё, какой чуткий, котик, да? Прекрасно все понимает.

— Ему просто нравится ее комната! — Привередливые и своенравные кошки никогда не делали чего-то только потому, что этого хотели их хозяева. Наоборот, полностью игнорировали возможные чьи-то неприятности от своих действий.

Хотя Ёкодзава мечтал, чтобы кот прямо сейчас оказался в этой комнате.

— Эй, что ты делаешь?

— Ну... я подумал... пойду зубы почищу...

— Ты уже чистил. В твоем возрасте не рановато для склероза?

— ...

Единственное возможное оправдание оказалось раскрыто — а другого придумать он не успел. Киришима подался вперед, уменьшая расстояние между ними.

— Не убегай.

— Ты слишком близко! — Он вздрогнул от неожиданности, сейчас он мог рассмотреть цветные крапинки на светло-карих радужках его глаз. Как у Хиёри.

— Никак не привыкнешь?

— Не люблю... резкие движения.

— То есть ты не против, если я стану медленнее? Хочешь, в следующий раз предупрежу? — Киришима приблизился еще на несколько сантиметров, Ёкодзава же инстинктивно отшатнулся.

— Я же сказал, не надо так близко! — Еще пару раз так отклониться — и он запросто упадет с дивана.

— Иначе я не смогу тебя поцеловать.

— Ну так и не надо, может?

— Но я хочу. Хотя куда целовать мне не слишком важно.

— Эй... не задирай мою футболку! — Ёкодзава оказался прижат к дивану, а только надетая футболка — собравшейся складками где-то в районе груди. Несколько рубашек и футболок он хранил на всякий случай здесь, у Киришимы.

— Тут нечего стыдиться, согласись?

— Мне не нравится, как ты на меня смотришь! — Он несильно хлопнул по руке Киришимы, одернул футболку. Стыдно ему было, но не оттого, что они оба мужчины, а при мысли, каким его видит Киришима. К тому же, в этой комнате бывала и играла Хиёри, Ёкодзава запретил себе заниматься здесь чем-то непотребным.

— А как я смотрю?

— Ну, будто...

— Будто думаю о чем-то пошлом? Какой ты глупый. Если мы собираемся заняться чем-то неприличным, я не могу смотреть на тебя по-другому. Понимаешь? — рассмеялся Киришима, что Ёкодзаву только сильнее вывело из себя. К этому привыкать он точно не собирался.

— Заткнись! Бесят меня такие твои слова, ясно?!

— Ты красный, как помидорка.

— Неважно. — С каждым словом он только усугублял ситуацию для себя. Он постоянно старался не говорить того, о чем потом пожалеет, но так же постоянно выходил из себя от любой подколки Киришимы.

— А такое суровое личико прямо хочется побесить.

— Ай... н-не щекочи меня!

Но Киришима, лыбясь от уха до уха, тыкал его в бока, несмотря на отчаянные попытки Ёкодзавы убрать его руки.

— Ого, ты очень боишься щекотки... Например, вот тут...

— Пере... Я сказал, прекрати!.. — Впрочем, Киришиме, видимо, до его протестов дела не было абсолютно.

— Или вот здесь?

— !..

Пальцы Киришимы мазнули по его груди, Ёкодзава судорожно вздохнул... И Киришима воспользовался этой слабостью.

— Попался!

— Ай! — Ёкодзаву резко пихнули, он хлопнулся на спину, головой приложившись о подлокотник. Мягко и не больно, но все равно приятного мало. — Это же опасно, идиот!

— Я осторожно, тебе ведь не больно?

— Прекрати на меня бросаться!

Киришима удобно улегся на него, и Ёкодзава пихнул его в плечо, уворачиваясь от поцелуя. Не сказать что он не хотел целоваться, совсем наоборот, но не в таком положении, когда у него выбора не осталось.

— Ёкодзава, твоя рука уже на полпути куда надо, давай дальше?

— Ты меня не понял? Я сказал «нет».

— Какой-то ты сегодня невероятно упрямый. Ну перестань, чуть-чуть можно?

— Твое «чуть-чуть» ничерта не «чуть-чуть»! Отвали от меня! — Отпихиваться руками оказалось малоэффективно, поэтому Ёкодзава попробовал пнуть Киришиму. Уперся коленом Киришиме куда-то в живот и с трудом наконец-то оттолкнул его.

— Эй, пинаться нечестно.

— Молчи, тебе, может, и нечестно. — Иначе с Киришимой не справиться никак, так что это можно назвать неизбежным. Настало время кое-кому уяснить, что не все и не всегда будет идти по его плану.

— Ой-ёй, страшно сообщать, но ты неправ, если думаешь, что выиграл.

— А? Ай-яй!..

Киришима вцепился в его лодыжку и сжал, отчего Ёкодзава инстинктивно снова уткнулся в подлокотник.

— У тебя ногти отросли.

— Я-я вот только что подумал, надо их подстричь. Неважно, отпусти меня!

— Ладно, подровняю тебе коготки.

Ёкодзава замер от неожиданного предложения.

— Нет! Я сам! — Он и представить не мог, что все так обернется, а Киришима, улыбающийся шире прежнего, — будто ему в голову пришла великолепнейшая идея — разительно отличался от паникующего Ёкодзавы.

— Нет-нет-нет, я умею! Я с детства стриг ногти Хиё.

— Не смей! Эй!

Киришима вытащил из журнального столика маникюрный набор, выудил из него щипчики, ни на миг не ослабевая хватки на ноге Ёкодзавы.

— А теперь успокойся и не дергайся. Вдруг у меня рука соскользнет?

— Э-эй, не пугай меня... — Это однозначно была завуалированная угроза; лезвие, конечно, некрупное и не слишком острое, но все-таки лезвие.

— Не переживай, я в себе уверен, — хвастливо заявил Киришима, а Ёкодзаву терзали только опасения.

— ...Погоди-ка, ты вроде даже нож держать не умеешь?! — Подпустить к стрижке ногтей кого-то, неспособного даже яблоко почистить, — тот еще риск.

— Да какая разница, это всего лишь ногти и щипчики.

— Большая разница! — Мягкие ноготки ребенка не сравнить с толстыми и твердыми ногтями взрослого человека. Киришима явно заблуждается насчет легкости этого занятия.

— Не доверяешь своему любимому? Из таких мелочей вырастают огромные проблемы, между прочим...

— ...Ладно, флаг тебе в руки. — Переубедить Киришиму невозможно, и если не получается успокоиться, надо собраться с мужеством. В конце концов, самое страшное, что может случиться, — щипчики немного прихватят кожу.

— Вот умница.

— ... — Спорить не было ни сил, ни желания, и Ёкодзава просто устало расслабился.

Тихое «щелк-щелк» доносилось до его ушей, но боли не было — по крайней мере, пока — наверное, все не слишком ужасно.

В последний раз кто-то другой стриг ему ногти много лет назад, в детстве — и тогда беспокойство и стыд его просто раздирали.

— Давай уже... живее.

— Не торопи меня. Тебе до какой длины подровнять?

— Наплевать. Лишь бы не мешали.

Не это, ох не это сейчас беспокоило Ёкодзаву — не то, что Киришима стриг ему ногти, — а то, как он его при этом касался. Эротично. Всего лишь удерживал пальцы, но было невыносимо стыдно. А еще Ёкодзава вообще не мог шевельнуть ногой и отчаянно надеялся, что Киришима не обнаружит этого.

— Эй, у тебя какой размер обуви? Больше, чем у меня?

— Двадцать седьмой.

— Я на полсантиметра тебя обошел.

— У меня подъем высокий и стопа широкая. — С кроссовками проблем не было никогда, но найти подходящие кожаные туфли — то еще испытание. Даже если длина соответствовала, обувь или жала в ширину, или наоборот.

— Понятно... А ведь да, ты и в целом выглядишь крупнее меня.

— ...Не трогай меня так. — Киришима провел пальцами по стопе, будто проверяя, не щекотно ли.

— Извини... щекотно?

— Не слышу искренности. — Словами он, конечно, извинился, но широченная улыбка рождала в Ёкодзаве очень плохое предчувствие. — Неважно, ты закончил? — Он мазнул взглядом по десяти ровно подстриженным ногтям с надеждой, что Киришима его наконец отпустит.

Но тот не убрал руку.

— Ни в коем случае, я их еще не подпилил.

— А? Я же не девочка какая-нибудь. Не надо. — Ни минуты больше он не мог так просидеть. Подпиливанием и подобной чушью он никогда не занимался — не настолько его волновало состояние его ногтей.

— Если я оставлю как есть, край ногтя может зацепиться за носок.

— Такого не было еще ни разу. — Ёкодзава всегда только стриг ногти, и ничего не случалось. Если кому-то хочется, они могут и пилить и полировать, а он не собирался.

— Но может случиться. И я же сказал, я все сделаю сам, не смущайся.

— Я не смущаюсь.

— Ну же. — Ласковый тон, но твердая рука на лодыжке. Отпускать которую он не собирался ни за что, несмотря на любые возражения, наоборот, веселясь от реакций Ёкодзавы.

Он принялся обрабатывать только что остриженные ногти металлической пилкой. Ёкодзава лишь настороженно за ним наблюдал, Киришима, казалось, вот-вот начнет что-нибудь напевать... что происходит?

— !..

Киришима подул на пальцы Ёкодзавы, смахивая пылинки и обрезки, странное ощущение от подпиливания усугубилось теплым дыханием на чувствительной коже.

— Что такое?

— Ничего. — Не хватало еще, чтобы Киришима решил, будто его трясет от малейшего прикосновения, — поэтому Ёкодзава просто стиснул зубы и попытался взять себя в руки.

— Эй... может быть, тут у тебя эрогенная зона?

— Черта с два.

— Что, серьезно? — Он провел ногтем по пальцам, потер чувствительную кожу, и Ёкодзава рефлекторно вздрогнул.

— Прекрати... не смей развлекаться из-за такого! — Но было поздно.

— Ой, что я нашел! Кто бы мог подумать, что ты и тут щекотки боишься. — Киришима сиял от счастья, Ёкодзава скрипнул зубами, не в состоянии ничего отрицать. Он об этом совершенно забыл. Но щекочут друг друга обычно дети, никак не взрослые, состоявшиеся мужчины.

— Только посмей, я тебя пну.

— Посметь... что-то вроде такого? — Киришима наклонился, провел губами по выступающей косточке, Ёкодзава судорожно втянул воздух... скажи он «да», и кончится все вполне определенно, впрочем, даже скажи он «нет», Киришима не остановится. Пока он перебирал возможные ответы, Киришима потянул Ёкодзаву за ногу, голова съехала с подлокотника, и Киришима навис над ним.

— Какого... черта ты творишь?!

— Если я не буду на тебя бросаться, ты будешь хорошим мальчиком и позволишь мне все, да? — Киришима поставил руки по обе стороны от головы Ёкодзавы, заслонил свет от потолочной лампы.

— А как же ногти? — Щипчики лежали на столике, и Ёкодзава подавил желание буркнуть «ты же сам тысячу аргументов привел, только бы меня облапать и за ноги?».

— Уже неважно.

— Две минуты назад ты абсолютно наоборот говорил! — Вот как можно быть таким капризным? И злиться-то на него такого не получается.

— Создавал подходящее настроение.

— Нет, ты просто воспользовался случаем!

— Ох, спасибо, я старался.

— Это не комплимент. — Вечные шутливые ответы выматывали невозможно, а Киришиме, похоже, это все доставляло невероятное удовольствие, попытки спорить для Ёкодзавы оказывались бесполезными.

— Ну же, мы только к самому интересному подошли... Прояви любовь немножко, а?

— Что тут интересного вообще?.. — Его против желания почти разложили на диване — для Ёкодзавы тут ничего хорошего не находилось.

— Ты не настолько злишься, как хочешь меня убедить, согласись?

— В каком смысле...

— Ты прекрасно знаешь, что суровые взгляды на меня не действуют — особенно вместе с красными от смущения щеками.

— !.. — Ёкодзава тут же вскинул руку, чтобы прикрыть лицо — хотя с куда большим желанием выцарапал бы кое-кому глаза.

— И на что ты надеешься, так прячась?

— !.. — Киришима поддел штанину его шорт, эротично провел по его бедру, а Ёкодзава стиснул зубы от щекотного ощущения. — Весело лапать меня?

— Конечно. Разве не приятно?

— Я промолчу.

— Любимый ответ, когда все идет не по-твоему. Впрочем, я не возражаю, ведь я-то знаю, что это означает на самом деле.

— Не лопни... от самоуверенности...

— Здесь только мы, могу я побыть легкомысленным? — негромко проговорил Киришима чуть ниже уха Ёкодзавы, по спине которого помчалась стая мурашек.

— ...Давай хоть в другую комнату уйдем. Здесь я не хочу, — сдался Ёкодзава. Если Киришиму не переубедить, так пусть все случится в спальне. Здесь, в гостиной, готовила, играла и веселилась Хиёри — он не желал таким заниматься здесь.

— Стесняешься, если не в постели?

— Ага, именно так. — Пусть думает, как хочет, решил было Ёкодзава. Однако выражение лица Киришимы ясно говорило, такая причина его не устраивает. — ...Да что с тобой?

— Если ты не смущаешься и не суетишься — мне будет скучно.

Ёкодзава шокированно уставился на него.

— Ты... ну ты, блин, вообще двинутый, ты это понимаешь? — При любом удобном случае твердит «не смущайся», а тут, видите ли, несмущающийся ему не нравится? Непоследовательность в словах и действиях налицо.

— Да, мне тоже так временами кажется.

— Не говори об этом с таким равнодушием! — фыркнул Ёкодзава, а Киришима в ответ расхохотался.

— Но согласись, ты тоже в этом виноват, потакаешь всегда такому двинутому мне?

— На меня все не спихивай!

— Ой, какой ты милашка, когда злишься!

— !..

И что тут ответить Киришиме, вечно готовому ответить? Наверное, именно об этом и говорил Киришима: о потакании и неспособности хоть раз дать отпор. Ёкодзава измученно вздохнул, отказываясь от дальнейшего спора.

***

— Ннгх...

Видимо, что бы он ни говорил, как бы ни возражал и ни сопротивлялся, все всегда будет по желанию Киришимы — вот и сейчас, после споров и уговоров, Ёкодзава и Киришима в спальне.

— Нннх...

Он задержал дыхание, пытаясь расслабиться под ощущением вторжения в тело. Наверное, даже после множества подобных актов, так нелегко было и из-за неестественности происходящего.

Такие трудности и неудобства ради плотского удовольствия — какие же все-таки похотливые создания эти люди.

— !..

— Мы ушли из гостиной, поэтому я хочу слышать твой голос. — Киришима игриво шлепнул его по бедру, Ёкодзава сердито на него зыркнул. Слова прозвучали просто ужасно, Ёкодзава силился вспомнить, когда вдруг речь шла об обмене пожеланиями.

— Это я... тебе... уступил.

— О чем ты? Я пошел на уступки. Ладно, неважно, назовем это разницей во мнениях. — Можно подумать, именно он тут прав.

— Почему... тебе вечно надо... быть таким самовлюбленным?..

— Увы и ах, таким я родился.

— Да неужели...

— Эй, ты сам согласился. Иначе ты не позволил бы мне тебя трахнуть.

— Чего?!

— Так что давай перестанем болтать?

— А?!

Он открыл было рот, чтобы уж точно сказать Киришиме все, что он думает о таком поведении... как внезапный толчок сорвал с его губ только стон. Про свое положение Ёкодзава забыл начисто: может, физически он и смотрел на Киришиму сверху вниз, но контроль над ситуацией был именно у последнего.

Как, ну как он мог влюбиться в такого раздражающего мужчину?

Часто говорят «любовь зла» и все такое, Ёкодзава временами гадал, не ошибся ли он, влюбившись, но теперь все менять было уже поздно.

— Сначала закончим начатое.

— Ах... ах! Нн!..

Киришима начал толкаться в него, и Ёкодзава растерял все возможные слова, удовольствие затопило и парализовало его тело. Дыхания не хватало, сил не было, и Киришима быстро насаживал его на себя. Ёкодзава слышал стон, почти визг, который никогда бы не принял за собственный.

— Не зажимайся.

— Кто... в этом... виноват... — В такой ситуации сложно требовать полного контроля над телом. Удовольствие от каждого толчка иголочками покалывало спину, а срывающиеся звуки не желали складываться хоть в какие-то слова.

— Но это твое тело.

— Ннгх... а-ах!..

Киришима еще ускорил движения, напрягая рельефные мышцы живота, вцепившись в бедра Ёкодзавы, лишая того и шанса отстраниться.

Ёкодзаве оставалось лишь слушаться, подчиняться, а хлюпающие звуки лубриканта эхом разносились по комнате.

— Присоединяйся, это веселее делать вместе, неужели ты уже все?

— ...Убейся, — буркнул Ёкодзава, злобно глядя на Киришиму, собрался с силами, прочувствовал свое уставшее, тающее от удовольствия тело и снова подчинился просьбе.