—Так, с этим все.

Ёкодзава с самого утра с головой ушел в домашние дела: отнес в прачечную одежду и постельное белье, подмел пол и прошелся пылесосом по коврикам, вымыл ванну и даже начистил до блеска кухонную раковину. Такая физическая активность неплохо отвлекала от разных нелепых мыслей... хотя, может, и стоило их обдумать.

Он привык проводить время с Киришимой и Хиёри, отчего дни, подобные сегодняшнему, казались невероятно длинными. И даже в свой выходной, который он был волен провести абсолютно как угодно, он не переставал волноваться.

С памятных выходных он потерял всякую способность держаться от семьи Киришима на расстоянии. Чем сильнее он старался не выглядеть странно и отдаленно, тем большую неловкость чувствовал сам. Не понимая, как разрешить эту ситуацию и на каком отдалении оставаться, он и не заметил, как пролетела целая неделя.

Поступить, как советовал Ясуда — разграничить две жизни — было бы идеально, но настойчивость Оосаки не давала Ёкодзаве покоя.

Собственная неуклюжесть раздражала, а перебороть ее не позволяло упрямство. Надо, но как? Ёкодзава, если бы мог, обязательно вел бы себя спокойно и обдуманно, но не складывалось и все тут.

— Боже, я жалок... — Даже его самого уже утомила собственная зацикленность на одном и том же. Если бы у него попросили совета, как поступить в подобной ситуации, он однозначно ответил бы, что бороться, не сдаваться ни за что. Только вот с ним самим это не работало, сгущались тучи мрачной депрессии.

Ну почему все должно быть так сложно?

О чем Киришима и Оосаки говорили после того, как он ушел? Он удрал на словах об умершей жене Киришимы, поэтому понятия не имел, о чем шла речь дальше. Когда он вернулся, Редактор и писательница выглядели как ни в чем не бывало. Вряд ли Оосаки сдалась, раз потом пригласила их на обед.

Киришима и Оосаки теперь будут проводить много времени за общей работой, отрисовка новеллы Оосаки для компании очень важна. Положение новеллистки выше, чем у Редактора, и, если она предложит или попросит о встрече для обсуждения чего-нибудь, он вряд ли сможет ей отказать.

Это Ёкодзава прекрасно понимал. Только легче не становилось. Он всегда считал, что готов отойти, когда появится подходящая Киришиме женщина — и подходящая на роль матери Хиёри обязательно.

Витая в мыслях, он растряхнул футон, поменял постельное белье и был застигнут врасплох негромким пиликаньем интеркома.

— Наконец-то. — Пару дней назад он заказал по интернету книгу, которую не нашел в магазинах. Видимо, доставили. Он открыл, не включая видеосвязь, и прошел к двери с личной печатью ханко.

— Извините, что дол... Киришима-сан?! — Ёкодзава открыл дверь и изумился тому, кого за ней увидел. Не припоминал, чтобы Киришима обещал зайти.

— Салют.

— Какими судьбами?

— Да так, решил зайти. Поговорить хотел и возместить прошлый раз.

— Прошлый?.. — А ведь такое уже было, это не просто дежавю, Киришима однажды уже заявился примерно в таком стиле. Нес тогда всякую чушь, не слушая возражений, руки начал распускать и благополучно захрапел посреди процесса. Устал, наверное, неимоверно, раз ни слова, ни потряхивания его не разбудили.

— Я чудовищно жалею, что тогда уснул.

— Ты помнишь? — Киришима не упоминал об этом, Ёкодзава считал, что ему без разницы. Видимо, нет, выжидал подходящего момента.

Киришима зашел, запер дверь, даже на цепочку закрыл, будто предупреждая побег Ёкодзавы, что, надо сказать, озадачило.

— Ты зачем здесь?

— Ты прячешься.

— Прячусь?.. — А Киришиме хоть бы что, с каменным лицом это сказал.

— В панике и растерянности ты всегда убегаешь и прячешься, у меня выбора нет, если я рассчитываю на спокойный и серьезный разговор. — Насквозь ведь видел. Не согласиться нельзя, но возразить — очень даже можно:

— Н-никуда я не убегу!

— Ловлю на слове.

— Где Хиё?

— Ушла в кино с Юки-тян. Сказала, что вернется к пяти, так что нам тоже надо прийти где-то около того.

— Нам? Я сегодня к вам не соби...

— Кстати, я сказал ей, что у нас с тобой тоже свидание.

— Что!.. Ты хоть думаешь, что несешь?! — Ёкодзава побледнел.

— Спокойно, она уверена, что я шучу. А такая твоя реакция может заставить ее сомневаться.

— Несмешная шутка.

— А это и не шутка. О, держи.

— Что это?

— Выглядело вкусно, я купил. Решил, что сегодня никакой выпивки. Я не переживу, если опять усну, когда у нас только-только все наладилось.

Ёкодзава заглянул в пакет и обнаружил там крокеты и сэндвичи с жареным мясом из магазина около станции.

— Это закуска под выпивку.

— А ты съешь на ужин. Нальешь мне кофе? И не растворимый, я хочу нормальный.

— Раскомандовался... — Самоуверенность Киришимы раздражала, но зато появился повод уйти на кухню.

Негромкий шум кофеварки обычно успокаивал, но сегодня мысли то и дело возвращались к расположившемуся на диване Киришиме. Кофе лился через фильтр страшно медленно.

О чем он хочет поговорить? Явно что-то скажет насчет странного поведения Ёкодзавы в последние дни.

Налив в две чашки кофе, он вернулся в гостиную к ждущему Киришиме.

— Держи.

— Спасибо.

Он сел рядом, отпил. Наверное, из-за торопливости аромат у кофе был слабее обычного.

Киришима молчал, Ёкодзава тоже. Наверное, можно было бы извиниться, но за что? Ему было стыдно за свои недомолвки на прошлой неделе, но не настолько, чтобы извиняться.

Пока он перебирал варианты, Киришима все-таки заговорил:

— ...Значит, сейчас ты психуешь из-за Оосаки-сенсей?

Не желая прямо соглашаться, Ёкодзава промолчал.

— Я догадался. Было бы хуже, если бы тебе было все равно. Ты же слышал наш с ней разговор на выставке?

— Т-ты знал?! — Он резко вдохнул.

— Я — да. Услышал, как ты спускаешься по лестнице. Я сказал больше, чем следовало, лишь бы ты услышал, а ты взял и ушел.

То, что Киришима обо всем знал, радости не добавляло.

— Ну и сколько ты слышал?

— Ну... до вопроса Оосаки-сенсей о твоей жене...

— Да ты издеваешься! После этого и было самое важное!

— Ну извини, меня никто не предупредил! — Нормальные люди злятся, когда их подслушивают, а Киришима, видите ли, недоволен тем, что Ёкодзава что-то не услышал.

— Она глупый вопрос задала, невозможно забыть о том, что ты кого-то любил. Даже если этот кто-то тебе изменил и тебя бросил, нельзя вычеркнуть свою влюбленность. Можно попытаться не вспоминать, но сделать так, будто этого вообще не было — нет.

— ...Есть такое.

Прошлое определяет настоящее. Если бы Ёкодзава не встретил Такано, если бы он не узнал, какой ранящей может быть любовь, он не был бы сейчас с Киришимой. Каждый человек — результат собственных поступков, плохих и хороших.

— По-моему, Оосаки-сенсей это не убедило, поэтому я сказал, что я люблю другого человека и не могу ответить на ее чувства.

— Ты ей сказал?!

— Спокойно, я не сказал, что это ты. Потом она спросила, собираюсь ли я жениться... а я ответил, что хочу провести с этим человеком всю оставшуюся жизнь.

— Всю... — Ёкодзава покраснел от честных слов.

— В конце концов, она попросила позволить ей продолжать меня любить. Приказать перестать я не мог, не разлюбит же она из-за ответа «нельзя».

— То есть, она все еще?.. — После прямого отказа она все равно не сдалась. Наверняка продолжит настаивать во время работы.

— Я не вправе разрешать ей или запрещать, хотя, честно говоря, бесит неимоверно.

Ёкодзава шокированно замер, ведь это из-за него Киришима так злился.

— Ты... точно так сказал?

— Можешь мне поверить. Иначе она продолжала бы питать глупые надежды на мой счет.

— А палку не перегнул?..

— Признаю, я был очень невежлив, но это не только моя проблема.

— Ну... да, но... — Как же продуманно и спокойно Киришима разрешил эту ситуацию. Наверняка ему не в первый раз пришлось с таким столкнуться. Поразительно, никаких колебаний, верность и преданность одному-единственному человеку.

Сердце Ёкодзавы разрывалось от эмоций.

Он не хотел ревновать к Оосаки, но в сравнении с его ее чувства были несравнимо сильнее. Она призналась в том, в чем не мог он. Это не было соперничество, она не отбивала у него Киришиму — но от этого менее больно не становилось.

— И вообще, если бы хотела продолжать меня любить — молчала бы. Зачем она полезла с вопросом, можно ли? Взрослая женщина, а так себя повела!

Только сейчас до Ёкодзавы дошло, куда клонит Киришима. Хочешь что-то чувствовать — на здоровье, но когда ты вовлекаешь в эти чувства кого-то еще, это перестает быть только твоей проблемой. Заявляя, что ты продолжишь чувствовать, ты косвенно говоришь, что ждешь, когда объект твоих чувств передумает в твою пользу. Оосаки специально спросила, будто предложила Киришиме сравнить с собой нынешнюю любовь.

— Пока держишь при себе — эта любовь чиста, как только высказываешь — становится эгоистичной.

— Ты прав...

— Я не говорю, что любовь вся такая прекрасная, радуга-бабочки-цветочки, естественно, бывают и пасмурные дни, иногда они помогают привлечь окружающих. Но за то, что Хиёри использовала, я ее никогда не прощу.

Вот почему Киришима был почти груб с Оосаки. Ведь даже после прямого отказа она попыталась напроситься на обед. Хиёри плохо стало оттого, что она почувствовала настоящие мотивы Оосаки.

— Сильнее всего я злюсь на себя, из-за моей нерешительности вы с Хиё переживали, — признался Киришима с сожалением в голосе.

— Ты тут ни при чем, для компании она важна, а ты сотрудник.

— Ну и что, я должен был правильно расставить приоритеты. Если я не могу защитить самых дорогих людей, о какой работе может идти речь?

— Кто бы знал, что ты однажды так скажешь. — Он ожидал выпада в духе «как можно считаться адекватным человеком, если ты не в состоянии уделять время и работе, и семье». Видимо, привлечение Хиёри его действительно разозлило.

— Так, ты сейчас делаешь вид, что ничего не слышал, но ты понял, что я сказал?

— А?

— Я тут распинаюсь про защиту самых дорогих мне людей, а кое-кто злится, когда красивая и талантливая женщина признается мне в любви.

Ёкодзава поднял взгляд на Киришиму, тот смотрел на него пристально. Наверняка давно понял, что чувствует Ёкодзава.

— Не всегда все бывает так, как хочется, такова человеческая природа. Но я очень хочу при любой возможности показать, что ты мне небезразличен. Я не хочу заставлять тебя волноваться и не хочу, чтобы ты скрывал от меня, что чувствуешь, будто я ребенок неразумный. Наверное, в этом мой эгоизм проявляется.

Ёкодзава насыщенно покраснел, мысли метались, как бешеные, слова для ответа отказывались подбираться.

— Она спросила, а что если она призналась бы раньше, но я считаю, что дело не в том, кто первый успел. Может, время имеет значение, когда только присматриваешься, но влюбляешься-то ты в человека, согласись?

— В человека, да... — пробормотал Ёкодзава — и вдруг ощутил несильный подзатыльник.

— Ты сейчас должен был со мной согласиться! Или ты хочешь сказать, что влюбился бы в любого, кто утешил бы тебя тогда, даже если это был бы не я?

— Да черта с два!

— И это хорошо, — довольно отозвался Киришима. Ёкодзава скрипнул зубами, поняв, что его развели, но правда есть правда. — Ладно, теперь проблема с Оосаки-сенсей решена, хватит переживать.

— Но вы все равно работать вместе будете. На совещаниях встречаться, не поверю, что она отступится... — Не такой был характер у Оосаки.

— Я убедил ее отказаться от меня как выпускающего редактора.

— Что?! А проблем не будет? — Оосаки согласилась на отрисовку и экранизацию только при условии, что ее выпускающим редактором будет Киришима. Если это не выполнено — никаких гарантий ее согласия. Да и для карьеры Киришимы полезного мало.

— Она согласилась. И ей, и мне было бы непросто. Я буду просматривать ее раскадровки и участвовать в обсуждении сюжета — все-таки книга мне нравится. Но она справится и без меня.

Согласилась — не значит с радостью. Но раз Киришима сказал, что он все решил, у Ёкодзавы не было выбора, кроме как довериться ему.