Город пятничным вечером горел кричащим фиолетовым цветом. Станция, раскрыв огромный рот, щедро выплёвывала в сторону автобусного кольца фиолетовые гранулы с прикреплёнными к ним лицами людей. Когда загорался красный, они в большом количестве скапливались на тротуаре, а потом лениво возобновляли движение. «И как этот город ещё не развалился от закупорки вен?» — думал я, стоя у перил и подставив лицо ветру, провонявшему выхлопными газами.

— ...Наруми, ты как? — прошептал голосом Элис вставленный в ухо наушник.

— Меня тошнит.

Мой голос должен передаваться в миниатюрный микрофон, спрятанный в кашне. На голове — вязаная шапочка в форме неумело слепленного горшка. В шапочку встроена камера. Я уже перестал ощущать себя человеком. Если я робот, разве не должна у меня быть кнопка, отключающая тошноту?

— Если эта тошнота пропадёт, ты уже не сможешь вернуться. В общем, старайся о плохом не думать. Лучше думай о мороженом, которое хозяйка для тебя приготовила. А не то наркотик тебя поглотит.

Пожалуй, от рекомендаций Элис не было никакого проку. Резкая горечь Angel Fix'а всё ещё ощущалась во рту. Горечь была такой сильной, что я, раскусив губу, попытался заглушить её привкусом крови, но в результате вкус, наоборот, стал ужасным. Спустя несколько минут я осознал, что попытка заглушить кровью неприятный вкус означает, что моё сознание уже помутилось, и по спине у меня пробежал холодок. И тут тошнота подступила с новой силой.

Меня вот-вот поглотит.

— ...Глаза уже выдают что-то странное. Всё как будто в инфракрасном спектре. Чего они все маски нацепили? Сегодня что, фестиваль?

— Наруми, успокойся. Никто никаких масок не нацеплял.

— Да нет же, вот они...

Загорелся зелёный. Кто-то подтолкнул меня в спину. Толпа в масках хлынула с обоих берегов на реку асфальта. Меня тоже подхватило, и я, заваливаясь вперёд, начал переставлять ноги.

Откуда-то за мной должны были наблюдать Хиро-сан и Тэцу-сэмпай. Это было единственной страховкой. Если бы я не мог вспомнить даже об этом, тогда, наверное, погрузился бы в этот поток и больше бы не выплыл.

Задача Хиро-сана — проследить за торговцем после того, как я его обнаружу.

Ну а роль Тэцу-сэмпая — подобрать моё мёртвое тело.

Найду или нет — неизвестно. Возможно, всё закончится моей напрасной смертью.

Автомобильные гудки били по ушам. Перейдя дорогу, я снова забрался в толпу, и тут по ушам резанула музыка, игравшая внутри аптеки. Голова раскалывалась. Тошнота усиливалась.

— Из центра поднимайся в гору, загляни в квартал гостиниц.

— Элис, ты чего зубами стучишь? По мозгам долбит, прекрати немедленно!

— Что ты несёшь? Никакими зубами я не стучу!

И тут я понял. Это был стук каблуков девушки студенческого возраста, которая шла со мной рядом. Скривившись, я остановился и подождал, пока она не отойдёт подальше. Только это было бесполезно. Стук каблуков атаковал меня со всех сторон. Захотелось присесть, прикрыв уши ладонями. Твою мать, почему женщины в этом городе вечно разгуливают на этих шпильках? Нет чтобы плоскую обувь надеть!

— Наруми, что случилось? Мне убавить громкость разговора?

— Всё... нормально.

Я вытер слюну с краешков губ тыльной стороной ладони и поднялся. Офисные работницы прошли мимо, поглядывая на меня. Всё в порядке, это всего лишь звук шагов. Я глубоко вдохнул. Сдержал желудочный сок, подобравшийся к самому горлу. Сколько прошло с момента приёма наркотика? Минут двадцать, наверное? Или две недели, просто я об этом не помню? И где этот ваш Ангел? Одни только неприятные ощущения.

Спотыкаясь, я побрёл по центральной улице в западном направлении. Хуже всего стало, когда я проходил мимо игрового центра. Поток звуков создавал ощущение, словно меня расстреливают одновременно из тысячи пневматических орудий.

— Вице-адмирал Фудзисима, у тебя резко подскочило кровяное давление, будь осторожен! — добавился голос Майора.

Я приложил руку к левому локтю. Майор не удовольствовался камерой, микрофоном и наушником, а прикрепил также приборы, измеряющие даже пульс, кровяное давление и температуру тела. Так что я точно стал как робот на дистанционном управлении.

— Наруми, ты уже близок к тому, чтобы перейти черту. Думай только о приятном!

О приятном?

Три девочки в школьной форме вышли из магазина HMV и прошли мимо, задев мой локоть. Они были одеты в форму моей старшей школы. Приятное время, о котором я помню...

— Об Аяке не вспоминай, только не сейчас! — резко воскликнула Элис, проявив поразительную проницательность. Но было уже поздно. Я снова оказался на крыше в тот день. По ту сторону ограды — ночная река. Рядом со мной Аяка. Вода из лейки обжигает мне руку. Когда придёт весна, говорит Аяка. И весна приходит. Ночь отступает, моё тело окутывает мягкое золотистое сияние.

Это что ещё такое?

Встав посреди перекрёстка, окружённого многоэтажными домами с разноцветными неоновыми вывесками, я поднял голову и увидел его.

— ...Ангел?

— Наруми, что ты видишь? Что бы это ни было — говори словами, описывай, не отдавайся чувству.

Я сощурился и ухватился за фонарный столб. Казалось, не сделай я этого, сияние унесло бы меня.

— Элис, ты когда-нибудь изнутри наблюдала фейерверк в момент взрыва?

— К несчастью, я хикикомори и наблюдать фейерверк вживую мне не доводилось. Но даже если представится такая возможность, я бы предпочла воздержаться от такого способа наблюдения.

— Вот как. Думаю, ощущения схожие.

Я осторожно протянул руку к крупице света, обволакивающего всё вокруг. Мягкий электрический ток хлынул из кончиков пальцев и пронзил голову.

— А-а.

Я дохнул жаром. В мгновение ока исчезли и тошнота, и головная боль. Вместо них черепная коробка наполнилась чем-то другим. Силой, что растапливает снег, накопившийся за зиму. Силой, что поднимает солнце со дна моря в начале каждого дня. Я знал имя этой силы. Все должны были его знать. Просто люди, не видевшие Ангела, забыли его.

«Тоси-сан тоже это видел?» — подумал я. Тогда я прощаю его. Ведь мы с ним единое целое. И Аяку, что ушла не сказав ни слова, тоже прощаю. Она всего лишь отправилась на встречу с Ангелом. Вот же он, стоит только руку протянуть. И всех фиолетовых безликих людей, уносимых течением ночной реки, я тоже прощаю. Ведь они просто не знают. Не ведают этого сияния. Не знают этого имени.

— Элис, а ты знаешь? Его имя.

Даже моё бормотание превратилось в сверкающие крупицы и рассеялось вместе с белым паром от дыхания.

— Знаю. Любовь — вот всё, что есть. Она вращает этот мир [1], — процитировал Боба Дилана мягкий девичий голос.

Верно, Любовь. Возможно, Боб Дилан даже не знал этого имени, пока не выбросил [2]. Но я-то знаю, что это Любовь. Поэтому больше никогда не отпущу.

— Но Наруми, ты ведь ищешь другую песню. Забыл? Knockin' on Heaven's Door.

Услышав это, я вспомнил. Точно, и правда вылетело из головы. Нужно найти. Нужно отыскать небесную дверь.

Нужно явиться на встречу с Аякой.

Я пошёл по поверхности ночной реки. Каждый мой шаг вызывал круги на воде, расходящиеся по всему миру. И мир отвечал на них: «Мы здесь, потому что есть ты. Мы с тобой — единое целое». Я возвёл кулаки к небу, туда, откуда на меня падали, кружась, ангельские перья, и мне захотелось петь. Ради этого я и жил. Чтобы, повинуясь небесному сиянию, взобраться на этот холм и открыть небесную дверь. Ну вот, я уже слышу тихие звуки гитары. Стоявшие в ряд отели были дворцами из золотого песка. Шаги прохожих, гам, далёкий рёв автомобилей, шум моторов бессчётных наружных кондиционеров, жадные потягивания носом — всё слилось в торжественный хорал, а сухое пение Дилана становилось всё ближе.

Knockin' on Heaven's Door.

Я слышу его. Я и правда слышу его. В многообразном музыкальном полотне, обволакивающем и мягко ласкающем меня, я способен различить одну эту мелодию и добраться до цели.

— ...Нашёл, — произнёс я, и в тот же миг едва ли не мучительная радость сорвалась с краешков моих губ, хлынула из ушей на кожу.

Мужчина сидел на корточках, прислонившись к рулонным воротам, сплошь исписанным аэрозольной краской. Голова опущена, наушники в обоих ушах. Пальцы стучат по коленям в такт священной песне.

— Наруми, ты нашёл его? Правда?

А что, непонятно? Не видишь, что ли? На обеих щеках у него отчётливо нарисованы сияющие крылья. От них даже глаза слепит, а ты не видишь.

— Наруми! Если нашёл, ответь и ближе не подходи! — шумел в моём ухе девичий голос. Я, взявшись рукой за стену отеля, стал потихоньку идти в направлении Ангела. Земля под ногами ощущалась как облако. Ещё немного. Ещё чуть-чуть, и я достану.

— Тэцу, останови Наруми, только незаметно! Хиро, ты понял? Сидящий на корточках мужчина в кожаной куртке, у него ещё наушники в ушах. Не дай ему уйти, но и не позволь себя обнаружить ни в коем случае! Наруми! Наруми, возьми себя в руки!

Я выдернул горланящий наушник и выбросил его. Ангельская песня потекла мне прямо в голову. Стук в небесную дверь. Ещё немного. Уже совсем скоро я увижусь с Аякой. Я уже собрался протянуть руку, но кто-то крепко схватил меня за плечо.

Пусти. Пусти!

Я вырывался. Так, что, казалось, у меня рука оторвётся. Он же уйдёт, Ангел улетит, распахнутая дверь захлопнется! Кончики моих пальцев скребли асфальт. Я и сам не заметил, как рухнул на него лицом вперёд. Вот почему сияние было прямо надо мной. Вскоре темнота и длинное, чёрное облако медленно опустилось на мои веки. Я продолжал колотить в дверь. Ещё. Ещё. И ещё...

Думаю, в детстве каждый хотя бы раз задумывался о том, ради чего живут люди. Ведь в этой стране не существует лёгких для понимания текстов, содержащих ответ (некогда существовавшие тексты сгорели во время Второй мировой войны и когда лопнул экономический пузырь).

«Ради того, чтобы стать счастливыми», — приходят к простому выводу некоторые люди и перестают раздумывать об этом. Те, кто раздумывать не перестал, подмечают, что «ради того, чтобы стать счастливыми» — это всего лишь изменение формулировки вопроса, и опять увязают в болоте.

Есть ещё и такие, кто в средней школе узнают из учебника по здоровью и физическому воспитанию о трёх базовых человеческих потребностях и довольствуются нигилизмом. Есть ещё приверженцы порочного круга: мол, люди живут для того, чтобы найти смысл жизни. А также такие, кто, на случай, если их об этом спросят и нужно будет ответить что-нибудь умное, прочитывают первые четыре страницы из Гёте, забрасывают и забывают.

Я не относился ни к одной из категорий.

Ещё до того как стать не таким, как все, старшеклассником, я был немного не таким, как все, учеником средней школы, и тогда я пропускал занятия, садился в одиночестве на берегу реки и ломал голову над этим вопросом.

Единственный похожий на объяснение ответ, до которого мне удалось додуматься, — это потому, что люди не хотят умирать. Но это был ответ на вопрос, почему люди живут, а не ради чего они живут. Даже в средней школе мне уже это было понятно.

Кроме того, я сильно сомневался в определении жизни как «отсутствия смерти». Я знал о существовании в мире странного типа людей, которые, хотя и не мертвы, но и не живы. Взять, к примеру, моего отца. Мы с сестрой мало в чём соглашались, но то, что мама, погибнув в катастрофе, забрала живую частицу отца вместе с собой, было нашим общим мнением. После этого отец практически не бывал дома и только оплачивал наши расходы на жизнь.

Живи — не живи, а смерти не избежать. Некоторые люди проделывают огромный путь, прежде чем прийти к этому выводу. Возможно, мне повезло, что я смог добраться до него, лишь наблюдая за своими кровными родственниками.

Что ж, если я не могу дать определения жизни, ради чего я тогда живу? Я нисколько не продвинулся в этом вопросе с тех пор, как в тринадцать лет сидел на травянистой береговой насыпи и мои школьные брюки намокали от росы.

Только в одном я стал уверен.

Сколько ни размышляй, а ответа на этот вопрос не получишь. Потому что даже если существует уравнение, в нём слишком много переменных. А если ответ и найдётся, то это, наверное, произойдёт мгновенно. Подобно удару молнии.

Интересно, каким я стану в этот момент?

Смогу ли я оставаться собой?

Пробуждение было болью, очень продолжительной и острой.

Когда я попытался поднять веки, то ощутил отвратительное сопротивление, как будто сдирают струп.

Глаза слепило. Глаза болели от света люминесцентной лампы.

Передо мной маячила какая-то чёрная тень. Это что ещё такое?

Мне понадобилось огромное количество времени, чтобы понять, что это перевёрнутое девичье лицо.

— С возвращением, Наруми.

Девочка улыбалась. Прядь чёрных длинных волос соскользнула с плеча и коснулась моей шеи.

Я начал подниматься. Боль в позвоночнике заставила меня скривиться.

Оказывается, я спал на кровати в комнате Элис. Стены с чёрными приборамиг, гул вентиляторов, искусственно охлаждённый воздух.

Должно было быть холодно, но тело никак не это не реагировало.

Я уставился на свои ладони, и мне показалось, что это тело принадлежит не мне. Это была моя кожа, мои линии на руках, которые я видел тысячи раз. Но мне казалось, что если снять эту тонкую кожицу, под ней окажется какая-то непонятная жидкость.

Но куда, в таком случае, отправилось моё тело?

Моя душа... куда, интересно, она запропастилась?

Я попытался вспомнить миг, когда я увидел Ангела. Тот самый миг, когда я слился воедино с прекрасным сияющим миром и стал двигаться вместе с ним. Только всё это уже исчезло.

Хотя нет.

Не исчезло.

— Как самочувствие?.. Глупый вопрос, пожалуй, — прошептала Элис у меня за спиной.

«Как самочувствие»? А то не понятно.

Самое ужасное.

Голова не болит. Тошноты нет. И похожее на зубную боль ощущение тоже пропало. Я даже холода не чувствую. Но... Но при этом...

Я всё понял.

Даже размышлять не пришлось. Как там Тоси-сан говорил? О том, зачем мы все живём. Чтобы каким-нибудь образом стимулировать нервную систему. Почему же тогда Тоси-сан, у которого Ангел напрямую подкорректировал нервную систему, а теперь и я вместе с ним, почему, почему мы так ужасно себя чувствуем? Ясно почему. Потому что это не ответ. Регулировка нервов, чтобы стало хорошо, — это всего лишь составляющая жизни. Приятные ощущения — не цель, а всего лишь средство. Множитель, стоящий в левой части неполной формулы. И теперь я увидел всю формулу. Теперь, исправленный, я стал видеть её. Красная таблетка заключает радость внутри переменной. Формула проста. Любой поймёт, какой у неё ответ. В конечном итоге поймёт.

Ответ — ноль.

В том, что мы живём, нет никакого смысла.

Было трудно дышать. Было трудно заставлять сердце биться. Крепко вцепившись в простыню и вздрагивая, я старался выдержать. Впрочем, стоит ли держаться? Можно просто прекратить. Перестать дышать, разгонять кровь по венам, мыслить. Если глупая теория, что люди живут потому, что не хотят умирать, верна, то должно быть верно и обратное.

Почему бы просто не остановиться?

— Будем считать твою просьбу исполненной, — сказала Элис.

Я обернулся.

И тут наконец заметил. На Элис была не пижама, а совершенно чёрное платье. Всё её тело было облачено в лишённую глянца ткань цвета тьмы, и даже перчатки были чёрными. Голову покрывала шляпа без полей, а лицо закрывала вуаль.

Траурный наряд.

— ...Просьба?

— Разве ты не обращался ко мне с просьбой? Ты хотел узнать, почему Аяка решила покончить с собой. И теперь ты это знаешь. Так что... на этом всё. Верно говорю?

— Что...

В одном из выключенных экранов за спиной Элис отразилось моё лицо. В этом лице, искажённом выпуклой поверхностью, не было и следа жизненной энергии. Лицо мертвеца. Под глазами проступили красно-чёрные тени, словно оно было вымазано дёгтем.

— ...А, а-а.

Это было мне знакомо. Я вспомнил. То пробирающее до костей морозное утро. Расходящееся кровавое пятно у цветника. Обращённые к небу пустые глаза Аяки. Метки на её щеках.

Причина, по который Аяка спрыгнула.

Я теперь... знал её.

Как сказала некогда Элис, здесь нет никакой загадки, не нужно даже раздумывать о том, почему она решила умереть. Именно так. Не нужно даже раздумывать. Эти мысли, кружащиеся вихрем в моей голове, это пустота — это и есть ответ.

Аяка тоже узнала.

Что жить нет никакого смысла.

— Если давать научное объяснение, — произнесла Элис. Её смутно видневшееся лицо понемногу вошло в фокус, — этот венозный застой крови — реакция отторжения на некоторые вещества в составе Angel Fix. Изредка встречаются люди, организм которых с ними не совместим. Аяка — одна из таких людей, и ты тоже. Только и всего. По окончании галлюцинаций реакция отторжения влечёт сокрушительное чувство пустоты. Понимаешь? То, что ты сейчас ощущаешь, — это всего лишь бэд-трип [3]. Возможно, оно и истина, но уж точно не факт.

Ну и. Ну и что дальше?

Элис отвела взгляд, в котором читалось страдание.

— Иными словами, это не факт, но... это истина. Я понимаю, что в этом объяснении нет никакого смысла. Даже если всё испытанное тобой блаженство и отчаяние было химической реакцией в нервных клетках, вызванной наркотиком.

Вот именно. Нет никакого смысла. Ведь все наши ощущения — ярости, печали, счастья, пустоты — ведь всё это и есть химическая реакция, не так ли?

Раз так, то это... бесспорная истина.

— Наркотики усиливают все умственные процессы. В том числе и самые мелкие сожаления. В том числе и чувство вины из-за того, что выращенные тобой цветы помогают преступному делу. И под воздействием наркотика тебе плевать, что у тебя не было злого умысла. В присутствии истины фактам остаётся только молчать. Поэтому, — пара бездонных глаз смотрела на меня, — у меня нет слов, способных тебя удержать.

Я спокойно следил за маленькими бледно-розовыми губами.

— Если захочешь уйти, у меня нет силы тебя удержать. Только...

В руке Элис держала сложенный втрое бумажный лист. Предсмертная записка, которую Элис заставила меня написать в тот день, когда я решился выпить Fix. Тогда я не понимал, зачем это нужно. Кажется, я понаписал там всякого вздора.

К теперешнему мне она не имеет никакого отношения.

— Только слово своё скажи. Дай понять, что ты действительно был здесь. Что ты был храбрым. Что ты действительно сделал то, что следовало. Обязательно.

Сделал что следовало.

Сделал что следовало?

За спиной раздался шум открывающейся двери.

— Эй, Элис, ты зачем Четвёртому рассказала? — донёсся разгневанный голос Тэцу-сэмпая.

Я обернулся. Встретившись со мной взглядом, Тэцу-сэмпай так и замер в коридоре с застывшим лицом.

— ...Наруми, уже очнулся, ты в порядке?

Я вяло кивнул.

— Хиро машину пригнал? Поспешим. Не стоит заставлять Четвёртого ждать.

— Ты тоже едешь?

— А по мне не видно? Да и Четвёртого, наверное, будет не удержать, если я не покажусь лично.

— Да... Ну и зачем ты сообщила Четвёртому? Народ из клана уже окружает их логово. Они же всех порешат: Тоси, не Тоси — им всё равно.

А-а. Значит, Тоси-сан и остальные нашлись?

Ну да, верно. Я ведь для этого Angel Fix и принимал. Я уже и забыл об этом. Теперь всё это кажется воспоминаниями из прошлой жизни.

Сделал то, что следовало.

Но... дальше-то что?

Элис доползла до меня и спустилась с кровати.

— У нас с Четвёртым заключён договор. Я обязана извещать его обо всём, что связано с Fix'ом. Как детектив, понимаешь? Кроме того, их там по меньшей мере семь или восемь человек. Помощь клана Хирасака понадобилась бы в любом случае.

— Но всё равно...

— Кроме того, я поставила условие, что они ничего не будут делать до моего прибытия. Успокойся, все меры предосторожности приняты. Я не дам ему тронуть Тоси.

Тэцу-сэмпай сердито умолк и вышел из комнаты.

Эхо от закрывшейся двери растворилось в гуле вентиляторов, и мы снова остались одни.

Элис повернулась ко мне.

Зарывшись наполовину лицом в подушку, я встретил её взгляд, пронизывающий чёрную вуаль.

— Это всё твоя заслуга. То, что произойдёт дальше, — своего рода бонус, чтобы потешить моё самолюбие. Тебе это, наверно... всё равно.

Всё равно.

— ...Ну, я пошла. Хочешь спать — спи сколько влезет. Хочешь спрыгнуть — если сдвинуть на себя самую правую стойку, можно открыть окно. Но мы на третьем этаже, успеха не гарантирую.

— ...Так ты едешь?

— Я ведь уже говорила. Я хочу узнать, почему Аяка спрыгнула с крыши школы. Тоси и Хакамидзака наверняка что-нибудь да знают. Ради этого, и только ради этого, я действовала до сих пор. Пусть даже после того, как узнаю, внутри останется только пустота.

— ...Ты меня оставляешь?

Я медленно поднялся. В ответ на мой голос, подобный писку комара, Элис слегка склонила голову набок.

— Ты что, тоже хочешь поехать? Зачем? Моему самолюбию компания не требуется.

Я покачал головой. Не хотел я её сопровождать. Не хотел я никуда ехать. Ничего я не хотел делать. Но...

— В общем...

— ...Не уходи.

Элис изумлённо распахнула глаза.

— Что ты такое...

— Я говорю, не оставляй меня!

Возглас, который я был не в силах остановить, хрипло вырвался из моего пересохшего горла.

— Сама вечно делаешь вид, будто всё понимаешь, хочешь, чтобы я все твои странные замыслы угадывал по лицу, но при этом такое я должен вслух произносить! Хватить уже издеваться!

Я и сам не знал, почему злился. Мне просто хотелось ударить чувством, которое жгло, словно раскалённое железо, по размытому чёрному силуэту передо мной.

— Помыкай мной, как и раньше, одному мне всё равно уже не подняться, неужели не видно? Внутри пустота, я не могу никуда идти! Приказывай что угодно, а если нет, тогда я, тогда я...

Вцепившись в каркас кровати, я кашлял долго и неистово, словно хотел выжать из тела весь воздух. Казалось, мои кости рассыплются по полу. Ну и ладно: всё равно в моём теле нужды больше нет. Эти руки, эти ноги — ничему они не послужили. Никому они не помогли. Поэтому теперь нет никакой разницы. Пусть ломаются сколько угодно. Будем считать, что их никогда и не было. Если обо мне все позабудут...

Холодная рука опустилась мне на затылок.

Всё моё тело тряслось, но прикосновение, словно поглощая жар, понемногу успокоило лёгкие, плечи, сердце.

— ...Ну что ж. Твою просьбу я выполнила, но... должной компенсации я пока не получила.

Кожа болела, словно её выкручивали. Превозмогая боль, я поднял глаза. И увидел улыбку Элис, обрамлённую ночной рекой чёрных волос.

— Так что будешь трудиться на меня до последнего. Ведь ты мой помощник. Твои руки, твои ноги, твои глаза и уши, твоё горло, твои ногти, твои зубы, твой язык, даже твоя кровь до последней капли, — указательный палец маленькой королевы легонько коснулся моего лба, — всё это отныне принадлежит мне.

Небо, которое я видел с заднего сидения автомобиля, пылало багровым закатом.

— Ты, наверное, часов пятнадцать проспал, — объявил Хиро-сан с водительского сиденья. Рядом с ним сидел Тэцу-сэмпай. Позади —мы с Майором, и Элис между нами. Ну и плюшевый медведь, которого Элис крепко держала в объятиях. Он был раза в два меньше, чем Моггадит. Кажется, его звали Лиллилу [4]. Голубая иномарка с пятью странными людьми и одним животным на борту ехала вдоль реки, отвернувшись от города. Одна только бледная луна преследовала нас по пятам.

— Наруми-кун, твоих родных я предупредил. Оказывается, они совсем не волновались. Представь меня потом своей сестре.

Практически одновременно Тэцу-сэмпай хлопнул Хиро-сана по голове, а Майор пнул сзади водительское сиденье. Но я не засмеялся. «Ах да, ведь у меня тоже есть семья», — мелькнуло смутное воспоминание. Было такое чувство, что в последний раз я был дома года три назад.

За время, пока мы ехали, Элис не произнесла ни слова. Ладони, которыми она сжимала игрушку, совершенно побелели. Было видно, что на её коже проступает холодный пот.

Кстати, она ведь у нас, кажется, хикикомори? Зачем же она теперь выбралась из дома? Поручи она всё Четвёртому и Тэцу-сэмпаю с товарищами, они бы и сами покончили с этим.

«Совсем скоро всё закончится», — думал я, глядя на луну.

Когда я повстречался с Аякой? В ноябре. Скоро закончится январь. Три месяца. Чтобы описать это, существует ужасно избитая, но идеально подходящая фраза. Всё это было словно долгий сон.

До того как закрыл глаза, я был пуст. После того как открыл глаза, возможно, я стал ещё более пустым.

Совсем скоро всё закончится.

Машина задрожала и остановилась.

Мы оказались в безлюдном торговом квартале. Хотя было всего лишь пять вечера, ресторанчики, фотосалоны, велосипедные магазины, зоомагазины — все закрылись рольставнями. От станции сюда всего пять минут на машине, но при этом не скажешь, что это тот же самый район.

На стоянке, ненормально большой для торгового квартала, собрались парни в чёрных футболках с гербом-бабочкой. На краю этой стоянки Хиро-сан и пристроил свою машину.

— Сестрёнка, спасибо за труд!

— Спасибо за труд!

Десяток с лишним грозных молодых якудза разом склонили головы перед девочкой в чёрном платье, вышедшей из машины с мягкой игрушкой в руках. Вечерняя заря заливала эту сцену оранжевым светом. Зрелище было настолько сюрреалистичным, что, разрушься мир в эту же минуту, я бы не удивился.

— Братишка, тебе тоже спасибо за труд!

— Я слышал, братишка рисковал своей жизнью, чтобы найти это место.

— Меньшего я от братишки и не ожидал!

Скала и Столб окружили меня. Я отвёл взгляд и покачал головой. Я ничего не сделал. Ничего не смог.

Раздвинув толпу людей Хирасака, к нам подошёл волк, облачённый в алую куртку.

— Ты как, себя нормально чувствуешь, по улице расхаживая?.. — произнёс он обеспокоенно, опустив взгляд на Элис.

— Совершенно не нормально. По мне не видно, что ли?

Закрыв лицо наполовину мягкой игрушкой, которую держала в дрожащих руках, Элис, тем не менее, стоически бросила в ответ едкое замечание.

— Зачем ты заставляешь себя выходить? Как и в прошлые разы, всегда под самый занавес.

— Потому что я NEET-детектив. Сколько бы детектив ни оперировал логикой, откинувшись в мягком кресле, напоследок ему обязательно нужно замарать свои руки в крови. Иначе получится, что он имеет дело только с мёртвым миром, — пронзительно ответила Элис посиневшими губами. Но смысла я так и не понял.

Четвёртый приложил руку ко лбу и покачал головой.

— Мы окружили их так, что кошка не проскочит, но где-то с час назад стало до жути тихо, — Четвёртый кивнул в сторону плоского фасада четырёхэтажного здания, примыкавшего к стоянке.

— Внутрь заходили?

— Ты же сама сказала не заходить. Там по меньшей мере шесть человек. В общем, хватит уже, дай нам ворваться внутрь. Сколько часов, по-твоему, мы уже ждём?

— Так не пойдёт. Тоси — один из нас.

— Думаешь, мы ради него одного сделаем исключение?

— Нет, не думаю. Поэтому, — Элис спряталась за спину Тэцу-сэмпая, — вместо одного только Тоси на суде выступит Тэцу.

Тэцу-сэмпай на некоторое время застыл в изумлении, после чего вздохнул и сказал:

— Так вот оно что... Вот что за «меры предосторожности».

Словно по сигналу, Четвёртый тоже вздохнул.

Суд. Суд группы Хирасака — это всего-навсего драка. Иными словами...

— О, ого, это что же, будет поединок между Со-саном и дядюшкой Тэцу?

— Какой нынче счёт?

— Сорок девять побед, сорок девять поражений, три ничьих.

— Исход битвы не предрешён, прямо скажем.

— Ладно, ставлю пять тысяч йен на Со-сана.

— Десять тысяч на дядюшку.

— Ах ты, предательская рожа!

— А иначе просто розыгрыша не получится.

— Если без ног, то у дядюшки пусть небольшое, но преимущество.

Чёрные футболки внезапно оживились.

— Эй, вы!.. — Четвёртый поспешно начал их успокаивать, но куда там. В мгновение ока выбрали банкомёта и собрали деньги. Члены группировки, встав в круг, сформировали посреди стоянки импровизированный ринг. Элис украдкой оторвалась от спины Тэцу-сэмпая и улизнула, и на ринге остались только сэмпай и Четвёртый, обращённые лицом друг к другу.

— Ну и ладно, не впервой нам подводить итог таким дурацким способом.

Наматывая на руку бинт, Тэцу-сэмпай криво ухмыльнулся.

Скрививший лицо Четвёртый хотел что-то сказать, но сдержался, затем снял куртку и бросил её назад.

— Даёшь мгновенное убийство, Со-сан!

— Дядюшка, на тебе мои десять тысяч!

Члены группировки бросали дерзкие возгласы поддержки. Пока я стоял, обалдело глядя на столь нелепое развитие событий, Элис схватила меня за подол.

— Идём, Наруми. Не зависай. Майор, открой ворота.

— А. А? Но ведь Тэцу-сэмпай...

— Неужели непонятно, что это только чтобы выиграть время? Если Четвёртый сразу ворвётся, времени поговорить с кем-либо уже не будет.

Майор тут же оказался у ворот с отмычкой в руках. Разумеется, это не укрылось от глаз Четвёртого, и он закричал:

— Эй, Элис, негодяйка! Заставила нас столько ждать и хочешь зайти сама?!

Элис развернулась и указала на Четвёртого пальцем:

— Ты ведь не оставишь священный суд, который уже начался?

— Г...

Принявший боевую стойку Тэцу-сэмпай с кривой усмешкой на губах подбирался к Четвёртому. Тому ничего не оставалось, кроме как поднять кулаки в ответ.

— Эй, вы тоже идите, — приказал Четвёртый своему окружению, не сводя взгляда с Тэцу-сэмпая.

— ...А? Ну нет, разве можно пропускать такой поединок?

— Если пропустишь — потом всю жизнь будешь жалеть.

— Мои десять тысяч на кону.

— А ну заткнулись и пошли быстро! Если они одни сунутся и что-то случится, что тогда делать будете?

Когда с замком на воротах было покончено и мы вошли внутрь, в нос тут же ударил странный запах. Травянистый, едкий, горький запах свежих растений. Он был мне знаком. Из десятка человек, вошедших внутрь, он был знаком мне одному. Казалось, этот привкус всё ещё у меня во рту. Мы оказались в тесном запылённом вестибюле, вдоль стен которого приткнулись убогие диванчики — это походило на заброшенный госпиталь.

— Элис, может, всё-таки подождёшь в машине? — прошептал Хиро-сан.

Элис, прижавшаяся к моей спине с мягкой игрушкой в руках, несколько раз мотнула головой. Обернувшись, я увидел, что её лицо сделалось ещё бледнее, чем раньше.

— Ты предлагаешь мне и дальше жить совершенно не сталкиваясь с реальным миром? Не дождёшься!

Чёрные футболки миновали нас и побежали к лестнице.

— Четыре человека — обыскать первый этаж!

— Если кого-нибудь найдём, бить можно?

— Особо не шумите!

Ноги затопали вверх и вниз.

Совершенно не сталкиваясь с реальным миром.

Я снова взглянул на свои ладони. Всё ещё оставалось ощущение, будто сердце грубо вырвали из тела. Теперь это ощущение уже не исчезнет. Теперь мне предстоит до конца своих дней жить с чувством, будто я заперт в теле, которое мне не принадлежит. Не сталкиваясь ни с чем.

Всё огромное кубическое пространство подвала занял завод по переработке. Спускаясь по лестнице, расположенной у стены, я посмотрел за перила и оглядел его целиком. Вдоль стен стояли высокие установки, похожие на холодильники. В углу — кое-как сваленные в кучу мешки. Пробирки, теснящиеся на столах, зловеще отражались в мерцающем свете люминесцентных ламп. Из незакрытого крана капала вода, ударяя о дно раковины. В подвале воздух был вдоволь насыщен этим, столь хорошо знакомым мне, запахом. И Хиро-сан, и Майор, и последовавшие за ними чёрные футболки спускались, скривив лица и закрыв носы рукавами одежды.

В одном углу были составлены чёрные диваны с отломанными ножками, служившие кроватями. На них один на другом лежали ничком несколько мужчин.

А дальше... По полу были разбросаны полки, словно по помещению прошёлся слон. Человек сидел на косо лежащей полке, обессиленно откинувшись на бетонную стену и укрывшись белым халатом, словно одеялом. Под ногами у него валялось разбитое стекло.

— ...Ёу.

Медленно подняв лицо, мужчина посмотрел... нет, не на меня, а на прилипшую к моей спине Элис. Он неприятно улыбнулся. Его лицо довольно сильно отличалось от того, что запомнилось мне, и от фотографии, найденной Элис. Волосы отросли до плеч, щёки впали, а выпученные глаза за очками будто выступили наружу.

Тем не менее я сразу понял, что это Хакамидзака Сиро.

— То-то я смотрю, какой-то низенький ангел. Ты, видно, и есть Элис? — Хакамидзака громко рассмеялся, глядя на теряющийся вверху потолок. — Я, конечно, слышал от Синодзаки... так ты и правда мелюзга. Вот уж не думал, что ты так быстро меня найдёшь. Это так здорово.

— Эй, где Тоси? — Хиро-сан, отодвинув меня, приблизился к Хакамидзаке.

— Валяется, наверное, где-то поблизости. Не знаю, правда, живой ли: он тоже принял немало. Хех. Как было не насладиться последними запасами?

Я содрогнулся.

С этим человеком уже покончено.

В этом подвале уже всё мертво.

Хиро-сан и двое чёрных футболок, перелезая через поваленные полки и столы, направились в глубь помещения. Со стороны сваленных в кучу мешков донеслись стоны.

— Тоси. Эй, Тоси, соберись! Блевать можешь? Давай блюй тогда! — отчаянно кричал Хиро-сан. — Эй, принесите воды!

Посылышался топот чёрных футболок. В ответ на внезапно поднявшийся шум Хакамидзака насмешливо рассмеялся.

Элис с силой сжала мою руку.

— Хакамидзака Сиро. Ты считаешь, что твой эксперимент удался?

Хакамидзака вздёрнул брови:

— Разумеется. С какой стороны ни взгляни, он удался. Все увидели настоящий мир. Некоторых Ангел и вовсе забрал с собой. Angel Fix собственными усилиями построил систему, позволяющую ему распространяться и циркулировать. Какое ещё вещество способно на это? Я закончил. Это успех. Несомненный успех.

Снова зазвучал неприятный смех, словно пронизывающий кости позвоночника. Мне больше не хотелось слышать эти слова, этот голос. Кто-нибудь, скорей уведите меня отсюда!

Но Элис снова к нему обратилась:

— ...Будешь утверждать, что и с Аякой эксперимент удался?

— С Аякой?

— С сестрой Тоси.

Взгляд Хакамидзаки расфокусировался.

— А-а... Тут ничего не поделаешь. Она поняла сущность цветов, сказала, что пойдёт в полицию. Оставалось только заставить её принять его. Сейчас... она вроде как... овощ?

— Ты что же, насильно заставил её принять наркотик? — Майор вскочил на полку и, схватив Хакамидзаку за воротник, приподнял его.

— Ну и что... здесь... такого? Не принимать его... преступление.

Ответ Хакамидзаки прозвучал неразборчиво.

— Элис, можно я испробую на нём пытки народно-освободительной армии?

— Остановись, Майор. Не стоит марать свой нож кровью и плотью такого негодяя.

Я неосознанно тоже крепко сдавил ладонь Элис.

Дело оказалось очень простым. В нём не было ни единой загадки.

Аяка не выдержала переживаний, вызванных наркотиком, и спрыгнула с крыши.

Вот и всё.

Чувство вины от того, что выращиваемые тобой цветы помогали совершать преступления. Аяка выпила Fix, и он всё усугубил.

В моей опустевшей голове глухо отдавался голос Хакамидзаки.

— Я признаю, что это плохо. Я не собирался её убивать.

— Что значит «не собирался её убивать»?! — встрял наполненный гневом голос Майора. Но Хакамидзака не прекратил бормотать.

— Она была хорошей девочкой, в отличие от Синодзаки. Похоже, она всё время считала меня экспертом по маку. Всегда так весело болтала о садоводстве. Я собирался ей заплатить наличными, но она сказала, что и цветами сойдёт...

— Цветами? — Элис выступила из-за моей спины лишь на полшага. — Аяка хотела цветов?

— Ага. Сказала, что ей нужно много одинаковых растений. Поэтому я вырастил их из семян. Наверно, тысячу штук прорастил.

— Как называется этот цветок?

— Это сорняк. Мак сомнительный. Хороший цветок. Вкусы у нас совпадали. Только она отправилась в ад. Ничего не поделаешь. Иногда попадаются люди, которые видят Ангела, но принимают его за Бога Смерти. Пройти в сияющую дверь им не под силу.

Помутневшие глаза Хакамидзаки остановились на мне.

— ...Ты тоже такой. ...Принимал ведь его? Ха-ха. Как я и сказал. Жалко, конечно. Меня-то отведут как положено.

Холод пронзил меня вплоть до костей.

Потому что я тоже думал, что жалко.

Я не дотянулся до этого света. Не ухватил руку Ангела. Свой шанс я уже упустил, второго раза не будет. Вместо ангельской руки к ладони пристало лишь небытие, подобное сгустившемуся мраку.

— Чего... ты хотел добиться?

Не хотел я это спрашивать. Но язык повернулся сам по себе. Брови Хакамидзаки задрожали, словно жили своей жизнью.

— А то не знаешь? Ты же видел это своими глазами. За бурей искр есть дверь. Тяжёлая дверь из красного дерева. Она всегда приоткрыта всего на пару дюймов, и через эту щель виднеется другая сторона.

Грубый голос Хакамидзаки стал пронзительным.

— Ночь. Бесконечная ночь. Это Греция 4500 лет назад. Время замкнулось в петлю. И всё время движется по кругу. Лунный свет заливает кирпич, истёртый морским ветром. Все выстроились в ряд на белоснежном побережье и поют. Сколько раз я касался пальцами этой двери. Но каждый раз меня тут же возвращало обратно. Я не мог до неё дотянуться. Чтобы дотянуться, нужно навалить под ноги больше трупов, и на этот раз я... на этот раз... я...

Я хотел что-то сказать. Но меня остановило мягкое ощущение, которое я внезапно ощутил на своей груди. Элис передала мне свою мягкую игрушку. Затем она вышла вперёд, прошла между поваленных полок, встала прямо напротив Хакамидзаки и заглянула ему в лицо.

— Ты ведь видишь меня? Что ты видишь?

— ...Ангела...

— Вот именно. Я заглядывала в записную книжку Бога. Я видела в нём список из 144000 человек. Твоего имени там не было.

— ...Ты лжёшь.

— На небесах тебя не ждут. Ты будешь вечность проводить в этой безымянной, теплой полутьме. Вот вечность, которую ты заслужил.

— Ты лжёшь! Ты... лжёшь...

Голова Хакамидзаки вдруг запрокинулась. Было видно, как в темноте вздымается мертвенно-бледный кадык.

В напряжённой тишине Элис повернулась. Её чёрное одеяние слилось с темнотой, и только белое лицо угадывалось за вуалью.

— ...Что ты ему сказала? — спросил Майор голосом, который можно было спутать со вздохом.

— Да ничего. Я была зла на него, вот и посмеялась над наркоманом, наговорив подходящей ерунды. Разве можно было дать ему уйти с такими приятными ощущениями?

Вернувшись ко мне, застывшему на месте, Элис вырвала у меня из рук игрушку и обняла её, затем снова прильнула к моей спине и ухватилась за край одежды.

— Идём, Наруми, всё конечно, — донёсся голос из-за моей спины. — Пазл сложился, больше здесь ничего нет. Остальное доверим клану Хирасака. А детектив свою роль уже отыграл.

Посреди погружённой в лиловые сумерки стоянки Четвёртый и Тэцу-сэмпай сидели лицом к лицу. Они что-то делали, упершись друг в друга лбами и кулаками. Судя по всему, они хорошенько отколотили друг друга: на лицах обильно проступили красные синяки, да и одежда потемнела от грязи. Стоявшие по бокам телохранители Столб и Скала, озабоченно смотрели на происходящее. Когда мы подошли ближе, стало ясно, что они борются на больших пальцах.

— Вы что, до сих пор этим занимаетесь... — изумилась Элис.

— Так ты же сама сказала!

— Не могу я сейчас сдаться, я впереди примерно на три удара!

Но топот множества ног прервал затянувшуюся битву. Четвёртый поднялся с суровым лицом, отряхивая с коленей песчаную пыль.

— Н-но если Со-сан выйдет из битвы, то ставки... — начал было Скала.

— Заткнись! — Четвёртый резким ударом повалил его на землю.

Из здания возвратились почти все члены группы Хирасака. Майор с Хиро-саном тоже пришли. На плечо Хиро-сана немощно опирался Тоси-сан.

— Итого? — спросил Четвёртый.

— Восемь человек. Выше второго этажа никого не было. Они почти все без сознания из-за наркотика. Более-менее разговаривает только этот, — чёрная футболка кивнул в сторону Тоси-сана.

— Скорую вызвали?

— Сделаем!

Четвёртый кивнул. «Неужто спасут?» — удивлённо подумал я.

— Бить всей толпой наркоманов, которые даже не в сознании, смысла мало. Вот выпишутся — тогда получат по полной, — прошептал мне на ухо один из членов клана.

Какие добросовестные малолетние якудза.

— Ну так что с Тоси делать будем? Только давай больше без дурацких затягиваний! — воскликнул Четвёртый, повернувшись к Хиро-сану. Тот, не отвечая, осторожно уложил Тоси-сана на асфальт.

Тоси-сан плакал.

Сознание явственно светилось в его глазах. Оправа очков сильно погнулась, красные щёки распухли и были мокрыми от слюны и слёз до подбородка. Он на что-то жаловался.

Какое ты имеешь право плакать? В мою внутреннюю пустоту хлынуло что-то наподобие вязкой холодной лавы.

— ...чем вывели меня... оставьте меня в покое... — донеслось бормотание Тоси-сана.

Ты же сам просил тебя спасти. Что же ты, издеваешься?

Четвёртый уставился на Элис, спрятавшуюся у меня за спиной.

— Только не надо плести всякую чепуху в духе «твои кулаки не для того созданы, чтобы колотить таких жалких типов».

— Не стану. Банальность я тоже ненавижу, хоть и не так, как глупость. Только скажи мне, Четвёртый. Сведение счётов так важно для тебя? «Око за око» — непременное условие для мира, в котором ты живёшь?

— Разумеется, — словно отрезал, немедленно ответил Четвёртый. — Зачем спрашивать то, что и так знаешь? В моём мире нет ничего важнее сведения счетов.

— Ты прав. Глупость спросила.

Мне показалось, что Элис улыбается.

— Тогда вот что, Четвёртый. Если это так, то счёты сводить в данном случае должен не ты. Ты же понимаешь, о чём я говорю?

Четвёртый на миг растерялся, затем побагровел от гнева и, наконец, вздохнул. Почёсывая голову, он неприязненно проговорил:

— А, а, вот ты о чём. Чёрт, ох и подвешен у тебя язык. Понял. Да понял я! Думаю, можно отступить.

Напоследок волчий взгляд остановился на мне.

Затем Четвёртый надел куртку и отвернулся.

— Садоводческий Кружок. Времени нет. Пока не приехала скорая, сведи счёты по справедливости.

И тут, словно по сигналу, у всех — Тэцу-сэмпая, чёрных футболок и всех остальных — спёрло дыхание, и они отошли от меня.

Я? Почему я?

— Наруми, — прошептала Элис, так и не отцепившаяся от моей спины. — Если хочешь что-то спросить у Тоси, то спрашивай. Если хочешь что-то ему сказать, то так и говори. Это было твоё дело. Поэтому и последнее слово за тобой.

И только затем я перестал ощущать её тепло.

По центру круга остались только я, неподвижно стоящий на ногах, и Тоси, сидящий на корточках.

Хочу что-нибудь спросить?

Например... не просила ли Аяка чего-нибудь передать напоследок?

Действительно ли я хочу это знать? Разве ответ не понятен заранее? Её сознание было замутнено наркотиком. Она была не в том положении, чтобы думать обо мне. Если бы думала, если бы и вправду думала...

То не должна была уйти ничего не сказав.

— Слушай, Наруми... дай мне таблетку... она ведь есть... где-то поблизости, верно? Я... всё выблевал... чёрт...

Словно пузыри, поднимающиеся со дна болота, неприятное бормотание Тоси коснулось моего сознания. Меня передёрнуло от отвращения.

— Всё равно уже крышка... давай, дай же мне умереть, всё равно я уже, я уже...

Ничего я не хотел слышать и знать. И всё же. И всё же.

— ...Поднимайся.

Звуки ощущались крайне шершаво. Всего одно слово, но охрипшее горло пронзила боль. Тоси-сан посмотрел на меня замутнённым взглядом.

— Вставай, говорю!

Совершенно разбитый, Тоси-сан даже не пытался подняться с асфальта. Тогда я схватил его за затылок и поднял насильно. Тело Тоси-сана было ужасающе лёгким.

— Наруми. Бинты нужны? — раздался позади голос Тэцу-сэмпая. Я обернулся и покачал головой.

Затем снова повернулся к Тоси-сану, отодвинулся от него на полшага, повернул таз и занёс кулак.

В миг, когда мой прямой вонзился в щёку Тоси-сана, кости рук заныли и вплоть до мозга меня пронзила тупая боль. Тоси-сан, выплюнув смешанную с кровью слюну, полетел прямо назад и приземлился лицом вверх к ногам членов клана Хирасака, стоявших по периметру ринга. Мои плечи и локти продолжали напряжённо трястись. Когда бьёшь человека, самому становится больно. Эту простую истину мне пришлось ещё раз проверить на собственном теле, на собственных голых кулаках.

— Не спать. Поднимайся! — схватив руку Тоси-сана и придавив ногой его ступню, я заставил его подняться. Я ударил его в живот левой. Поймав согнувшееся в виде знака «меньше» тело, я отбросил его и догнал подбородок правым кулаком. Меня пронзила резкая боль. Кровь на моих пальцах принадлежала не только Тоси-сану. Возможно, я и себе что-нибудь сломал. Биение сердца отдавалось пульсирующей болью в ушах. Это были звуки моего реального мира и моя реальная боль.

Кто-то положил руку мне на плечо. Неприятный скрипучий звук, который я слышал, оказался звуком моего тяжёлого дыхания. Тоси-лежал лицом вниз на асфальте. Его спина тряслась: он плакал.

— Наруми-кун, довольно, — мягкий голос Хиро-сана явственно пробежал по моей спине.

Тэцу-сэмпай и Майор подошли к Тоси-сану, наклонились и подняли его.

Так закончилась подобная затянувшемуся сну зима, когда мне было шестнадцать.

Пробудившись, я, как и следовало ожидать, оказался пустым. Кого ни избивай, а это не исправишь.

Слушая приближающиеся сирены карет скорой помощи, я опустил окровавленные ладони с переставшими чувствовать что-либо и разгибаться более чем наполовину пальцами. Это были мои ладони, моя боль, моё тело. Это был я сам, которого удалось наконец вернуть и которого предстояло волочить за собой до конца дней своих.

____________

1. Love is all there is, it makes the world go ’round — строка из песни боба дилана i threw it all away.

2. Отсылка к названию упоминавшейся выше песни боба дилана i threw it all away (дословно выбросил это всё).

3. Бэд-трип (сленг.) — негативные переживания, которые могут возникать во время психоделического опыта, обычно вызванного приёмом психоактивных веществ.

4. См. рассказ дж. типтри-младшего «любовь есть замысел, а замысел есть смерть»